Избранные произведения в 5 томах. Книга 4. Рассказы
Шрифт:
— Неправильно! Он без дыхания! Нечестно! — крикнул кто-то из кустарника.
— Но не для меня! — прорычал Казу. Он прыгнул, бросился на своего задыхающегося противника и стал выкручивать ему руки. Джек высвободился, но споткнулся о подставленную ногу. В тот момент, когда Джек падал, Казу ловко нанес ему со всей силы удар по незащищенной голове. Затем он набросился на лежачего и стал бешено топтать его ногами.
— Нечестно, свинья ты! — кричал Ракетт, как тигр бросаясь на Казу, совершенно невменяемого от бешенства и ненависти, смотрящего на него ничего не видящими глазами.
— Послушайте, Казу, — крикнул ему Ракетт, поддерживая безжизненную голову Джека. — Я отдам вас под суд, если вы убили его.
Казу, медленно и тяжело приходящий в себя, приподнял голову, и его голубые, налитые кровью глаза, все его изрядно побитое лицо потемнели от страха.
Он сидел боязливо и тупо, не произнося ни слова.
Наконец Джек шевельнулся. В нем еще теплилась жизнь. И тотчас же это животное Казу набралось храбрости.
— Проклятый мальчишка набросился на меня и дал мне по зубам, а я и не трогал его. Должен же я был защищаться. Проклятый мальчишка…
Джек открыл глаза, стараясь осмотреться.
— Считал ли кто-нибудь? — глухо произнес он. Но встать не смог.
— Это было против всех правил, — сказал Ракетт.
— К черту все ваши правила! — крикнул Казу. — Это была свободная борьба, до которой никому не было дела. Если этому сукину сыну угодно, пусть подымается на ноги. Я покажу ему, как надо общаться с австралийцем!
Джек уже стоял на подгибающихся от усталости ногах. Он решил продолжать борьбу, даже если это ему будет стоить жизни.
— А ну-ка покажи! — тихо сказал он и наскочил как кошка на изумленного и несколько испуганного Казу. Но что-то было неладно. При первом же ударе левым кулаком он ощутил такую острую боль, что громко вскрикнул, и весь туман разом вылетел из его головы. Теперь он был в полном ясном сознании. Он знал: надо было ударить, — и притом быстро, — правой рукой. Он ничего не слышал и не видел, но осознавал все каким-то сверхсознанием ясновидящего.
Между тем доктор Ракетт увещевал Казу не быть подлым в борьбе. Но Казу это уже недоедало. Он был смущен неожиданной бодростью Джека. Он чувствовал некоторую усталость и неуверенность в себе; припадок бешеной злобы утих и он охотно бы ретировался.
Джек слегка покачивался взад и вперед. Казу стал в выжидательную позу. И вдруг, совершенно неожиданно, Джек кинулся всем своим корпусом и всей своей, не на жизнь, а на смерть борящейся волей на Казу и нанес ему удар по подбородку своим железным кулаком. Не успел тот очухаться, как получил второй удар, который оказался решающим. Казу размахнулся, Джек тоже, и оба упали.
Доктор Ракетт считал, смотря на часы. Казу сел, глядя в темнеющую синеву. Проклятие вырвалось из его изувеченного рта. Когда Казу встал, доктор Ракетт сунул часы обратно в карман. Но Джек не двигался. Он лежал в глубочайшем обмороке.
Ленни, как наиболее впечатлительный, заплакал, увидав разбитое, позеленевшее лицо Джека. Доктор Ракетт послушал пульс и сердце юноши.
— Возьми лошадь, Том, и привези воды и водки, —
Том повернулся к Казу, стоявшему поблизости с опущенной и совершенно разбитой головой, ожидая возможности уйти.
— Я возьму ненадолго твою лошадь, Казу, — сказал он. Казу ничего не ответил. Он надевал рубашку, и в эту минуту видны были лишь пояс и узкая полоска его тела. Том вскочил на вороного, Ленни за ним, с мокрым еще от слез лицом. Изуродованное лицо Казу выглянуло из рубашки им вслед. Ракетт продолжал возиться с Джеком, все еще не подающим признаков жизни. Ален Райс молча и пассивно стоял с ним рядом. Казу медленно застегивал неповоротливыми пальцами воротничок и манжеты. Горячка боя уходила, и лицо его исказилось гримасой боли. Это был уже не тот самый Казу, который так самонадеянно вел себя с Моникой.
Ленни прибежал с жестянкой воды. Он соскочил с лошади у плотины и нашел припрятанную им там жестянку. Доктор положил смоченный платок на безжизненное лицо Джека. Синяки и кровоподтеки выглядели как-то особенно странно среди мертвенной белизны кожи; один глаз совершенно заплыл.
— Он не умер, — верещал Ленни, больше всего напуганный неузнаваемостью Джека.
— Нет, но ведь Том должен был привезти водку.
Пока они говорили, в кустарнике раздался топот копыт, и появилось красное, озабоченное лицо Тома. Он спрыгнул с седла и отпустил поводья.
Доктор нажал на подбородок, насильно открыл Джеку рот и влил в него немного жидкости. Послышался еле уловимый, клокочущий звук, и раскрылся один, совершенно стеклянный глаз. Прошло несколько томительных мгновений. Затем действие водки начало сказываться. Жизнь в теле мальчика как будто напомнила о себе, и широко раскрытый глаз устремился в определенную точку. Он упорно ловил взгляд Казу, который, глядя перед собой, униженный и смешной, суетился где-то в отдалении. Глаз смотрел удивительно сознательно и слабая, насмешливая, неуверенная усмешка появилась рефлективно на искаженной физиономии Казу.
— На этот раз с него как будто довольно, — сказал Казу, повернулся, поднял поводья, вскочил на лошадь и уехал.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Ракетт.
— Отвратительно, — ответил Джек.
Ленни узнал, наконец, голос Джека. Лицо он узнать не мог, страшное, с заплывшим глазом.
Доктор чуть-чуть улыбнулся.
— Где болит? — спросил он.
Джек задумался над этим вопросом. Затем молча посмотрел на Ракетта.
— Встать можете?
— Дайте попробую.
Они подняли его на ноги. Но все опять закружилось. Ракетт поддержал его.
— Он свалил меня? — спросил Джек.
Вопрос исходил из полусознания и ощущения, что борьба между ним и Казу еще не закончена.
— Нет, вы свалили его. Мы наденем на вас куртку.
Но просунув руку в рукав, он почувствовал, что снова теряет сознание, и готов был расплакаться, видя, что самообладание и сознание покидают его.
— Идти можешь? — озабоченно спросил Том.
— Я же не лицом хожу, — последовал ответ. Но одновременно появилось ощущение тошнотворного кружения и проваливания. Он окончательно потерял сознание, и Том взвалил его на спину, как мешок.