Избранные произведения в двух томах: том I
Шрифт:
Мутно виднеется под ногами широкий завиток снега, нависающий над берегом.
Сережа сбивает его валенком и, придерживаясь руками за кусты, становится на лед. Топает ногой.
Ну, разумеется, лед совсем твердый, можно идти.
Человечки не сердятся больше. Теперь это дружеские руки, они поддерживают и охраняют его. Но приходится оставить их, идти одному.
Ничего. Лед твердый и гладкий, немного запорошенный снегом. Вот уже середина реки. Подходить к тому берегу нужно очень осторожно. Он крутой,
Что-то темнеет справа. Неужели это вода?
Нужно держаться левее…
Что случилось?
Почему он сделал такой большой шаг? Резкий холод охватывает ногу до самого колена.
Все стало непрочным и мягким. Валенки тяжелеют и наполняются водой.
Тонкие, мутно-белые льдины мягко обламываются одна за другой и с тихим бульканьем погружаются в черную воду.
Сережа ложится на живот и пытается ползти на локтях и коленях.
Это похоже на страшный сон.
Все колеблется под ним, не на что опереться…
Жарко натопленная русская печь. Мерцающее пламя гильзы освещает бревенчатые стены. Большая высокая кровать с полосатым матрацем.
Над кроватью — картина-коврик. На картине синее небо, голубая река. За рекой — белый дом с белыми колоннами и сине-зеленые деревья. По реке плывут два белых лебедя.
Белые лебеди, кровать с полосатым матрацем да ухваты около печки — это остатки мирной жизни. Все остальное военное.
Автомат на стене. На столе — полевая сумка и развернутая карта. Над картой склонился капитан с черными усами. Огонек колеблется, коптит, по стенам блуждают беспокойные тени.
Из-за перегородки то и дело слышится хриплый, простуженный голос:
— Связь! Связь!
Шаги и стук у двери:
— Товарищ капитан, разрешите доложить: тут парнишка пришел и какого-нибудь начальника спрашивает.
От двери с каким-то стеклянным звоном шагнула маленькая белая фигурка.
Валенки, рукава и полушубок спереди, до самой груди, были гладкие, твердые, ледяные. Плечи и шапка мягкие, пушистые от снега. Мальчик поднял на капитана яркие синие глаза и проговорил, тяжело дыша, останавливаясь после каждого слова:
— Майор… Курагин… тяжело ранен. В сарае. Около Дубровки…
Он огляделся и хотел подойти к печке, но поскользнулся и упал на пол с тем же ледяным стеклянным звоном.
Все подбежали к нему.
— Скорее снимите с него все это! — крикнул капитан.
Мальчик отстранил рукой красноармейцев.
— Я сначала скажу. — Он взял с пола уголек и провел им черту на полу: — Шоссе. Деревня. Лес. Колодец. Сарай — здесь.
Он поставил на полу черный крестик и потерял сознание.
Сережа
Перед ним стояла дымящаяся паром миска со щами.
Ему хотелось поскорее, как-нибудь помимо рта, вливать в самую свою середку горячую жидкость.
Холод выходил из его тела постепенно, толчками.
Сначала стало тепло внутри, холод и боль от него отступали, сгущаясь, к рукам и ногам.
Когда они остались, наконец, только в самых кончиках пальцев, это было так больно, что хотелось кричать.
И вдруг Сережа почувствовал себя свободным от этой боли.
Пальцы горели, двигались, как живые, можно было не думать, забыть о них.
Боец вынимал ухватом из печки Сережины валенки и осматривал, боясь припалить.
— Все равно не высохнут, товарищ лейтенант.
— Ничего, поедет в этом. А все-таки посуше немножко… Заверни вместе с его вещами. — Лейтенант с румяными щеками и вздернутым мальчишеским носом повернулся к Сереже: — Ты скажи спасибо, что мороз еще не силен, без ног остался бы.
Потом начинал расспрашивать в десятый раз:
Так ты говоришь, тяжело?
— Да, думаю, что очень.
Лейтенант старался утешить себя:
— Здоровый он, может, и обойдется. У нас врач хороший. Сейчас же переливание крови и все такое.
Сережа с благодарностью смотрел на лейтенанта: так хотелось верить, что все обойдется.
— Ведь мы его, Сережа, убитым считали… Вечером сообщили из батальона, что он, раненный, на перевязку поехал, а перевязочный пункт разбомбило… Ординарец и автоматчик, что с ним вместе были, убиты, а майора, сказали, даже тела не нашли, только рукавицу его около воронки — и кровь на ней…
— Товарищ лейтенант, а меня возьмут?
— Как же не возьмут, когда я сам туда еду? Уж я-то тебя не оставлю. Что же ты? Ешь!
— Спасибо, не могу больше.
Лейтенант положил перед ним несколько кусков сахара.
— Не надо, спасибо.
— Как так не надо? Я тебе еще сюда в узел завернул — для сестренки. Ведь вы теперь ниоткуда не получаете? Мыло у вас есть дома?
— Есть.
— Жаль! Я бы тебе дал.
Он наспех пошарил на полке.
— Консервы еще положу. Очень вкусные… Увози ты, Сережа, свою сестренку в город! Ты думаешь, немцы до города дойдут? Ни за что не дойдут. Мы их дальше не пустим. Мы тут укрепились хорошо. В Москву их не пустили, и мы не пустим. Да еще зима начинается. Ты готов?
Он прислушался.
— Это за нами, кажется. Поехали.
Вошел капитан, отряхнул снег с рукавов и шапки. Подозвал к себе лейтенанта и тихо сказал ему:
— Вы там не задерживайтесь: им дан приказ отходить на Бельково.