Избранные произведения в двух томах. Том 2
Шрифт:
А Володя Одеянов между тем прикидывал. Значит, так: этот, который пишет письма, — он не в счет. Остаются две и двое. И вероятней всего они сочетаются следующим образом: красавица в черном свитере и тот, которого Хохлов назвал Славой, говорун, будущий референт главного геолога. Что ж, это компонуется, хотя она могла бы найти и не такого сопляка.
А которая в старушечьей кофте — эта, стало быть, мечтает соблазнить своим длинным носом распорядителя магнитофона, ирониста, захолустного битника. Или уже соблазнила. Могла
Лепта докрутилась, и конец ее наподобие стружки закудрявился над бобиной.
Володя, воспользовавшись паузой, обратился к сидящей напротив него девушке в черном свитере:
— Вы знаете, я буду делать фильм о геологах. И снимать натуру хочу здесь, у вас… Ведь, согласитесь, это профанация, когда тайгу снимают в Звенигороде, а Баренцево море — в Ялте…
— У нас это именуется «туфтой», — рассмеялся Платон Андреевич, хотя вопрос был адресовал отнюдь не ему.
Но и та, которой адресовался вопрос, была, очевидно, вполне согласна с мнением Владимира Савельевича, поскольку возражать не стала, а только смотрела на него, ожидая продолжения этих интересных мыслей.
— Я могу вам сделать эпизодик в фильме, — сказал Володя Одеянов. — У вас есть данные.
Битник, перематывавший новую катушку, нажал «стоп».
А референт зачем-то положил свою руку поверх руки некрасивой девушки.
— Небольшой эпизодик. Со словами, — посулил Володя.
Она смотрела на него близко и прямо. И сейчас он окончательно удостоверился: да, именно глаза… В них было это главное: величавое, полное, твердое спокойствие.
— Спасибо, — сказала она. — Мне уже предлагали.
— Правда? — удивился Володя. — Где, в Москве?
— Да. Одни человек предлагал мне сделать… эпизодик.
— Ну и что же?
Она не сводила с него своих немигающих, спокойных глаз.
— Ничего из этого не вышло. У меня нет данных.
Распорядитель магнитофона включил бравурный марш.
А сам прислонился к стене и гордо скрестил руки. Ему недоставало наполеоновской шляпы, хотя бы той, что висела над лампой.
Владимир Савельевич предположил, что он ошибся в своих сочетаниях из четырех по два.
— Послушайте, — заговорила некрасивая девушка, обращаясь к нему, — почему вы делаете так много плохих фильмов?
— Это надо спросить у тех, кто их делает, — отпарировал Володя.
— Простите… — Она улыбнулась, признавая, что допустила неловкость; и эта смущенная улыбка вдруг неизъяснимо скрасила длинноносое бледное лицо.
Любитель кабачковой икры, будущий референт Хохлова, смотрел на нее благоговейно.
— Но вы все-таки ближе ко всему этому, вы лучше знаете… — продолжала девушка. — Понимаете, мы здесь, на периферии, смотрим все подряд — и даже по нескольку раз. Ведь больше деваться некуда: только клуб, только кино… И вот — ерунда за ерундой, вранье, халтура. И так редко что-то настоящее…
Владимир
Он уж конечно раскаивался, что нарушил свое инкогнито. Не хватало еще этих разговоров, от которых тошнит и дома. Случилось именно то, чего он так боялся, — вот сейчас начнется зрительская конференция. Рассказывай им о творческих планах. О Чарли Чаплине. Про Тамару Макарову, про Инну Макарову…
А он ведь сюда не для этого приехал. Он приехал за делом.
Платон Андреевич, уловив этот взгляд, догадавшись о его терзаниях, поднялся с места.
— Ну, дорогие коллеги, — сказал он, — большое вам спасибо. Была очень интересная беседа. Пожелаем нашему гостю…
Володя благодарно приложил руку к сердцу.
— Вас тут какой-то мальчонка дожидается, — сообщила тетя Мотя, когда они, направляясь в свой «люкс», проходили мимо ее дежурного закутка. — Давно… Говорит, вас ему нужно, Платон Андреевич.
— Мальчонка? Давай его сюда.
Из закутка вышел долговязый паренек в синей тужурке, какие обычно донашивают после техникума, никак не могут расстаться. Вид у паренька был довольно робкий.
— Здравствуйте, — сказал он Володе Одеянову. — Товарищ Хохлов, у меня…
— Я — Хохлов, — восстановил истину главный геолог.
Паренек окончательно скис, понурился и замолк.
— Прошу. — Хохлов распахнул перед ним дверь «люкса». — Выкладывайте, что там у вас.
Покосившись на богатые портьеры, посетитель начал сызнова:
— Товарищ Хохлов, у меня к вам просьба… Переведите меня отсюда на другой участок. В Скудный Материк. Здешний начальник не разрешает…
— В Скудный Материк? — не скрыл удивления главный геолог. — А чем вам здесь не нравится?
— Нравится… Только мне туда нужно. У меня там отец работает на скважине. В Скудном Материке.
— Отец? А как ваша фамилия?
— Еремеев Валерий Иванович. Я помбурильщика тут.
— Вот как! Еремеев…
Платон Андреевич окинул парня взглядом, соизмеряя роста.
— Ну-ка сядьте.
Тот, оглянувшись на сановитое кресло, сглотнул слюну, но сел. Уселся и Хохлов, напротив.
— Вы откуда приехали?
— Из Грозного. Сюда попросился после техникума… Я отца своего ищу. Мне с ним познакомиться надо.
— Что?
— Познакомиться… Не знаю я его. Всего раз в жизни видел.
— Так… — Хохлов наклонил голову, запустил в шевелюру пальцы. — Ясно.
Владимир Савельевич Одеянов, примостясь на краю белоснежной постели, стягивал собачьи унты.
— Вот что, Валерий… — Платон Андреевич внимательно посмотрел на паренька. — Вот что я твердо могу тебе обещать. Если скважина в Скудном Материке даст нефть и мы начнем разбуривать эту площадь, ты поедешь туда. И будешь работать вместе с отцом. Познакомишься… А я с ним давно знаком. Он отличный бурмастер, отец твой!