Избранные произведения в двух томах. Том 2
Шрифт:
— Нет, какова скважина! Сущая прорва! Вчера мы в нее закачали триста кубов воды. Думали — захлебнется, выплеснет через край. А ничего — все приняла. И еще просит! — Он засмеялся.
Степан Ильич слушал мастера с явным интересом. Переспросил:
— Триста кубов?
— Да, триста. В одну только скважину — триста. А послезавтра начнем еще закачивать семьдесят третью и восемьдесят шестую. По всему фронту двинем!
Скучно было Николаю Филипповичу Брызгалову слушать все эти посторонние разговоры. Приехали по делу — нужно делом и заняться. И
Неподалеку от девяносто девятой они наткнулись на трубопровод. Двухдюймовые трубы, покрытые густым слоем ржавчины, покоились на свежих сосновых чурках. Трубопровод убегал дальше в лес, и там, в густой чащобе, ослепительно сверкнула вспышка электросварки.
Человек в защитной маске низко наклонился над кипящим швом. Не отнимая маски от лица, взглянул он на подошедших людей, погасил электрод. И только тогда сдвинул забрало на затылок. Под забралом оказалась улыбающаяся физиономия Артура Габидуллина.
— Здравствуйте, Светлана Ивановна! — поздоровался он. С ней первой: свое начальство. Потом кивнул Брызгалову: прежнее начальство. А на Уляшева едва обратил внимание: чужое начальство.
— Зачем же вы свариваете трубы? — нисколько не обиделся Уляшев. — Проще было бы свинчивать или — на муфтах…
— Фью-у! — присвистнул парень. — Как же их свинтишь? Вся резьба стерта…
— Новых труб нам не дали, — объяснила Светлана. — Используем старые, отбракованные. Нужда научит.
Уляшев промолчал. Как человек, познавший в жизни многое, в том числе и нужду, он отлично знал, что сочувственный вздох богатого соседа всегда звучит лицемерно. А помочь… помочь нельзя. Самому нужно.
Через пять минут они вышли на берег Пэсь-ю.
Здесь, у только что отстроенной деревянной будки, сходились стальные нити трубопроводов. Сюда тянулись электрические линии. Они, как артерии, сошлись у сердца. И это сердце, скрытое от глаз, пульсировало напряженно, гулко. Ощутимо подрагивала земля…
«Насосы… Мои!» — ахнул Брызгалов.
Понял и Уляшев. Вопросительно взглянул на Светлану.
— Да, — подтвердила она. — Мы только что приспособили центробежные насосы для закачки воды в пласт. Теперь, очевидно, придется их демонтировать.
Она произнесла это спокойно, не проявив ни сожаления, ни досады. Что скрывалось за этим спокойствием? Покорность судьбе? Усталость? Безразличие?
Кто знает… Она часто казалась бестрепетной и бесстрастной — эта двадцатисемилетняя девушка, сероглазая, полная, медлительная в движениях.
Уляшев, согнувшись, протискался в низкую и тесную дверцу насосной. Пробыл там недолго. А вынырнув снова на белый свет, спросил:
— Это чья идея?
Светлана оглянулась. Глеб Горелов в стороне возился с бронированным кабелем. То ли на самом деле был очень занят, то ли скромничал — от славы прятался.
— Глеб Владимирович! — окликнула его Светлана.
— Э-э,
Протянул подошедшему Глебу руку:
— Здорово, зятек! Сестрин муж… — объяснил окружающим. — Однако, давно не видались!
«Значит, Уляшев — брат Анны Гореловой… Ну да, конечно: те же глаза, те же тонкие губы. Вот почему показалось таким знакомым его лицо. Как же я раньше не догадалась?..»
Глеб Горелов стоял перед Уляшевым, вымученно улыбаясь, переминаясь с ноги на ногу, то и дело отирая рукавом пот с шеи. А Степану Ильичу явно доставляло удовольствие это горделивое смущение изобретателя, к тому же — близкого родственника: он любил талантливых и умеющих смущаться людей.
— Давненько не бывал у вас. Сколько раз собирался завернуть по дороге — и все не получалось. А за шестьдесят километров письма писать — смешно вроде… Ну, как живете? Как Аня?
— Ничего… — выдавил Глеб. — Здорова. Сейчас в отпуске…
Он все еще подозревал, что мирный этот разговор — тонкий подвох. Он не мог поверить, что до Уляшева до сих пор не дошли слухи о ого разрыве с женой. Неужели она ничего не сообщила брату? Неужели не насплетничал, хотя бы по дороге в Унь-Ягу, Брызгалов? Вот он сейчас стоит напротив и, задрав подбородок, с отсутствующим видом разглядывает верхушки деревьев.
Или просто Степан Ильич притворяется на людях, будто ничего не знает? Соблюдает приличия? Не похоже это на него. Не похоже.
— Ну, Николай Филиппович, — сказал Уляшев, — не пора ли нам домой, восвояси?
Брызгалов оторвался от созерцания верхушек, будто очнулся:
— А как же… насосы?
— Какие насосы? — не понял Уляшев.
— Вот эти. Демонтировать…
— Демонтировать? — переспросил Степан Ильич.
И повернулся к Светлане. Он смотрел на нее с веселым восхищением и в то же время грустным укором:
— Ох, и хитрый вы человек, Светлана Ивановна! Хитрая вы женщина…
— Не очень, — покачала головой Светлана.
13
Принесли телеграмму, адресованную на имя заведующего промыслом Брызгалова:
«СВЯЗИ ВЫХОДОМ ЗАМУЖ ПРОШУ ПРОДЛИТЬ ОТПУСК СВОЙ СЧЕТ СОЛОВЬЕВА»
Светлана записала в книгу приказов: «Продлить за свой счет…»
А через два дня дома ее ждал конверт. На конверте был изображен Кавказ: пальмы с ветвями, расчесанными на пробор, море цвета синьки для белья и какой-то санаторий с колоннами, балконами и ниспадающими к морю ступеньками.
«Дорогая Светланочка! — говорилось в Танькином письме. — Можешь меня поздравить. Я вышла замуж. Только вчера расписались. А праздновали в одном ресторане, очень было весело. Светланочка, если бы ты знала, какая я счастливая! Я прямо с ума схожу от этого счастья. Прямо целый день готова танцевать. И мне одного жалко, что ты очень далеко и я не могу с тобой поделиться.