Избранные произведения в трех томах. Том 1
Шрифт:
— По военному?
— Да, по военному. План мы тут набросали… Операция местного значения.
— Кто это — мы? — Бригадный насторожился.
— Да как вам сказать… — Долинин замялся. — Партийный актив района, вот кто.
— Посмотрел бы, охотно бы посмотрел ваш план. Но, прости, уезжаю, — Член Военного совета улыбнулся, причем, по мнению Долинина, совершенно неуместно улыбнулся, и затем добавил: — Пройди, пожалуйста, к начальнику штаба, вот в тот подъезд, на второй этаж. Он разберется.
Дорогу к начальнику штаба Долинин
— Садись, садись! — Начальник штаба вытащил из–под стола второй табурет. — Хлебнем по стаканчику. Цвет, взгляни, какой! — Он поднял стакан и показал его. Долинину на свет. — Портвейн! С чем пожаловал?
— Насчет Славска. Планчик хочу показать.
Долинин нарочно сказал «планчик», а не «план»: пусть начальник штаба армии сам, без всяких вступительных пояснений, разберется в глубине и обоснованности этого коллективного творчества, пусть, слыша о малом, он увидит весомое.
— И ты с планчиком! — воскликнул досадливо генерал. — У нас без тебя тут прожектеров уймища ходит. Вот, брат, надумал!
Начало разговора и тон генерала Долинину не понравились, но, подумав: «Пусть прежде посмотрит, а потом уж и рассуждает», — он все–таки достал из полевой сумки свои записки, развернул карту, исчерченную им, Терентьевым и Пресняковым, разложил ее на столе.
Генерал, вынул очки из замшевого футлярчика, аккуратно заправил железные дужки за уши и, то и дело сверяясь с картой, принялся читать объяснительную записку.
Когда его карандаш упирался в какую–нибудь лесную опушку или овраг, а губы делали странные жевательные движения, Долинин принимал это за знаки сомнения и спешил пояснять. «Наш народ места знает; что еще надо, — партизаны уточнят», — говорил он, или: «Можно на местность выехать, посмотреть…»
— Чудак ты, товарищ секретарь, ей–богу чудак! — С этими словами генерал закончил изучение плана и снял очки. — Ну как, скажи, пожалуйста, можно лезть в тыл противнику, не обеспечив флангов?
— Да мы только в общих чертах… — попытался возразить Долинин.
— Будь ты командиром, — перебил его генерал нетерпеливо и снова налил в стакан из пузатого белого чайника, — будь ты командиром, — повторил он, — мы бы тебя за такой безграмотный планец в рядовые разжаловали. Если всерьез воевать хочешь, учись!
Долинин уехал обозленный. «Уставы уставами, — говорил, он сам себе по дороге, — а жизнь жизнью. А то: прожект!»
Он был расстроен, обескуражен и почти не обратил внимания на то, что «эмка» снова закапризничала и встала посреди дороги. Ползунков опять продувал какие–то трубки, отплевывался от бензина, попадавшего в рот, «искал искру», разжигал свои неизменные тряпки.
Шофер чувствовал, что беспокоить Долинина нельзя, и не просил о помощи, как делал обычно. Он только недоуменно и сочувственно косился на Долинина. А тот полуприлег на потертые подушки, насупленный, с закрытыми глазами, —
4
В райкоме Долинин застал Терентьева. Пуша рукою усы, начальник милиции рассказывал Вареньке какую–то историю, — очевидно, смешную: Варенька громко и весело смеялась.
Когда Долинин, едва кивнув на его приветствие, быстро прошел в кабинет, Терентьев тоже двинулся за ним.
— Можно или нельзя? — спросил он, стоя в дверях.
— Входи, только хорошего ты от меня ничего не услышишь.
Долинин подробно, во всех деталях, передал свой разговор с начальником штаба. Терентьев разозлился:
— Если он военный, так уж думает, что мы — штафирки, шпаки и в головах у нас силос. Нет, так оставлять нельзя, надо идти выше, выше, Яков Филиппович! Не останавливаясь.
Начмил, горячась, наваливался на стол грудью. Долинин досадливо отстранялся.
— Куда еще выше? Не пойдешь же к командующему фронтом! Для него Славск — действительно мелочь, как говорит Наум. Это — прямое дело армии, которая стоит на землях района.
Поспорили, поругались, повозмущались и, только когда Варенька зажгла лампу, и в комнате порозовело от ее абажура, начали понемногу успокаиваться. Вспомнили Щукина, председателя райисполкома, который вот уже четвертый месяц сидит по заданию обкома в Тихвине и даже никакой вести о себе не подает. Когда вернется — неизвестно. А нужен бы он в районе. Как его вытребовать обратно?
— К слову пришлось, Яков Филиппович, — вспомнил Терентьев. — Ты интересовался этой агрономшей из «Расцвета», как ее — позабываю?
— Рамникова.
— Вот–вот, Рамникова! Я тут опять насчет тетки своей запрашивал, заодно и об агрономше приписал. Тетки все нет. Неужто не выдюжила? Не верится даже. Старушка не из слабеньких была. А: Рамникова — та в Ленинграде. Только адрес зело удивительный: Исаакиевский собор!
— Да что ты?! Как же это могло получиться? — воскликнул Долинин, то ли обрадованный известием о Рамниковой, то ли удивленный ее необыкновенным местожительством. — Ищи, Батя! Маргариту Николаевну непременно надо найти. И вообще, знаешь, следует поразведать, где наш народ. Давай списочек составим для памяти, кого отыскивать.
Терентьев придвинул ближе стул к столу, закурил цигарку.
— Первым, — сказал он, — запиши Мудрецова.
— Кто такой?
— Как «кто такой»! Николай Николаевич. Заведующий метеорологической станцией.
— Тьфу, запамятовал! В самом деле, человек хороший. Но чем же он будет тут заниматься? Никакой метеостанции нет, даже и градусника ни одного не осталось…
— Можно, если хочешь, и не писать его. — Терентьев сказал это с преувеличенным равнодушием. — Я же как специалиста его не очень знаю. Помню только, что ловок он уток бить влёт. Уж до того ловок…