Избранные произведения в трех томах. Том 1
Шрифт:
— А ну — сюда! Все садитесь! — крикнул им Лаврентьев.
С визгом, криком повалились они в розвальни. Лаврентьев напряг все тело, но, сдвинув сани едва на шаг, бросил оглобли.
— Снег глубокий, — оправдывался он смущенно. — На дороге бы…
— Вот ведьмы! Агронома обротали! — подошел Антон Иванович. Он впрягся в сани с Лаврентьевым, и девчата, завизжав еще сильней, поехали.
— Антон Иванович, Антон Иванович! — тревожным голосом, стараясь его заговорщицки приглушить, воскликнула Саша Чайкина. —
— Ну–ну, не балуй! — Председатель на всякий случай оглянулся по сторонам.
— Верно, Антон Иванович! — поддержала Чайкину Люсенька Баскова, девушка до того беленькая, что казалось, ее при рождении всю осыпали пшеничной мукой. — Беды бы не было, а? Вы человек женатый, не то что Петр Дементьевич.
— Тоже на днях женим. — Бросая оглобли, Антон Иванович подмигнул.
— Верно? Правда? — закричали девушки. Обступили председателя, смотрели то на него, то на Лаврентьева. Чужой жених исстари вызывает у девушек любопытства и интереса, пожалуй, больше, чем свой собственный. А тут еще такой жених — агроном Петр Дементьевич. Шутку приняли за истину.
— Кто же она, Антон Иванович? Скажите! Ну, Антон Иванович?
— Женского полу, одно достоверно. Хватит приставать. Свадьба будет, сами увидите — кто. За делом к вам пришел. Производственное совещание партийный руководитель поручил мне с вами провести. Такова задача. Рассаживайтесь!
Сидели в амбаре на ворохах зерна. Девчата донимали председателя вопросами. Как с тяглом? Будут ли убирать машинами или вручную? А воду как с полей спускать? Задумывалось правление над этим?
Антон Иванович вертелся, отвечал, снимал шапку, утирал лоб платком, вышитым Марьяной.
Платок этот вызвал неожиданный вопрос:
— Марьяна будет работать в поле?
— Почему нет? — удивился Антон Иванович.
— Потому. Она и в девках не больно охоча была до работы. Теперь вовсе не заставишь за грабли или за тяпку взяться. Председательша!
Лаврентьев слушал, не ввязываясь в беседу. Он любовался девчатами — куда и смех делся: серьезные, почему–то строгие лица, навостренные глаза, готовность спорить, ссориться, отстаивать свое. Их все интересовало, все их касалось. С такими можно работать, с такими не пропадешь, — правильно это сказал Анохин.
Зимний день заканчивался, работать в амбаре было уже темно. Пошли по домам. На перекрестке Ася распрощалась с девчатами, с Антоном Ивановичем; попрощался и Лаврентьев, решив проводить Асю. Они отошли довольно далеко, когда услышали оклик Антона Ивановича:
— Дементьич! О партсобрании не забыл? Вечером приду, еще тезисы посмотрим.
О партсобрании знали и Лаврентьев и Ася, принятая прошлой весной, вместе с Павлом Дремовым, кандидатом в члены партии.
— План будем обсуждать? — спросила она, когда пошли дальше.
— План.
Заговорили
— Что Елизавета Степановна поделывает? — задал обычный при встречах с Асей вопрос Лаврентьев.
— Не пойму ее. Замкнулась, будто тяжесть в сердце носит. Зайдемте. Отчего не рискнуть?
— В другой раз. До свидания, Асенька.
— Петр Дементьевич. — Она задержала его руку. — Одно словечко. Не рассердитесь?
— На вас? Пожалуй; нет. А за: что?
— За нескромность. На Людмиле Кирилловне женитесь?
— Что такое! — Лаврентьев отшатнулся. — Откуда вы это взяли?
— Да вот и Антон Иванович… и все так говорят.
— Кто все?
— Колхозники. Вот, говорят, поправится Людмила Кирилловна — и свадьба.
— Чушь, чушь, чушь! — Лаврентьев даже ногой топнул. — И о свадьбах этих и о поправке незачем болтать — человек при смерти.
— Так плохо? Почему же в город не отвезли?
— Опасно. Наоборот, из города врачей возят. Антон Иванович каждый день машину дает.
— Неправда, значит, Петр Дементьевич? Ну и хорошо.
— Почему же хорошо? — непонимающе взглянул на нее Лаврентьев.
— Потому что жениться — перемениться. Антон Иванович каким был веселым, когда с войны вернулся, разговорчивым. Перемена в нем началась, едва ухаживать за сестрами Рыжовыми стал, за Клавдией да за Марьяной, а женился — видите, весь в заботах, лишней минуты не посидит.
— Да заботы не от жены у него, от председательской должности, Асенька! Трудная должность!
— Марьяны вы не знаете. Ревнивая, привередливая.
— Неужели? Вот не думал. И сестра ее…
— Клавдия? Та другая. Та особенная. Хотя тоже с капризами, но с иными, чем у Марьяны…
— Асенька, — перебил ее Лаврентьев, — вы себе противоречите. Перемены, значит, начинаются еще до свадьбы. Вы замечаете во мне перемену?
— Нет, нет, перестанем об этом. До свидания, Петр Дементьевич. До свидания. Если обещаете всегда быть таким же, то женитесь. — Ася весело смеялась.
Лаврентьев шел к столяру послушать московскую передачу и тоже усмехался в сумерках. До чего смешные и требовательные девчонки — даже жениться не дадут. Ну и девчонки!..
С тех пор как в Воскресенском не стало клуба, собрания колхозников происходили в школе. Школа была новая, построенная перед самой войной, бревенчатая, с большими высокими окнами; вокруг нее за последние годы разросся молодой сад; как большинство сельских школ, стояла она за околицей, в поле.
В школе устраивались и вечера самодеятельности, танцы, лекции; собирались тут и коммунисты. Но собирались не в зале, где было слишком просторно для пятнадцати человек, а в каком–либо из классов.