Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания
Шрифт:
Как-то я играл в шашки с Сабуром Джумамуратовым, нашим главным землекопом, музыкантом, танцором, эксцентриком и акробатом. Сабур — большой любитель поэзии. Он возит в экспедицию томик Махтумкули. Сабур — наш чемпион по шашкам.
Вдруг ни с того ни с сего чемпион «зевнул» мне дамку. В чем дело?
— Аябберген-шаир, — шепотом пояснил Сабур, кивнув головой в сторону репродуктора.
Оттуда слышался задыхающийся старческий голос. Вот он почти замер и вдруг взял высокую ноту и зазвучал мальчишески звонко. Шли ленинские дни, и старик Аябберген читал, вернее — пел без сопровождения, свои новые стихи
Я позавидовал им. Вчера по радио передавались новые массовые песни, но я проиграл Стеблюку партию в шахматы совсем по другой причине. Увы, то были не песни, а, если можно так выразиться, вокальные мероприятия…
Кстати, о мероприятиях. Зашел я в палатку к рабочим провести первомайскую беседу. Ребята ждали меня, нарядные и торжественные. Я подбирал самые простые слова, чтобы Сабуру было легче переводить.
— Много лет назад в одном американском городе… — начал я.
— В 1886 году в Чикаго… — перевел Сабур. Ребята не хуже меня знали историю празднования Первого мая. Ну что ж, обратимся к международному положению. Я говорил, а Сабур почтительно переводил. Однако фразы в его переводе были куда длиннее моих. Сабур подкреплял мои слова новыми фактами из последних известий, которые он только что слушал на туркменском языке. А я сегодняшних известий еще не знаю. Я заинтересовался и попросил перевести их для меня. Сабур переводил, другие рабочие ему подсказывали, чтоб он ничего не упустил. Потом они поблагодарили меня.
— Спасибо, Валентин-ака, за интересную лекцию. Приходи еще.
Население Беркут-калинского оазиса почти не помнит легенд о крепостях и замках, расположенных среди их садов и хлопковых полей, — оно пришло сюда недавно. Вот, скажем, сама Беркут-кала (крепость Беркута). Рассказывают, что там жила огромная змея, сторожившая сокровища. Нет дыма без огня. Культ змеи не случайно связывается с крепостью, думали мы. Нужно принять к сведению это предание. Может, когда-нибудь оно подтвердится археологическими находками.
Или вот такой рассказ. Лунной ночью мимо крепости трусил на ишаке один старик. Вдруг он услышал за стеной какую-то странную музыку. Старик оставил ишака и поднялся на крепость. При свете луны внутри древних стен он увидел то, чего не полагается видеть простому смертному: здесь танцевали пери, волшебницы восточных сказок. Потом одна из них запела сильным голосом. Старик, не помня себя от страха, спрыгнул со стены и погнал ишака во весь опор!
Нет дыма без огня. Значит, кроме культа змеи, с крепостью связываются волшебницы — пери. Надо принять это к сведению.
— Кстати, это было, — добавляет рассказчик, — в апреле позапрошлого года. Помните, днем дул сильный ветер?
Еще бы! Мы прекрасно помним этот вечер. Пела Нина Лобачева. Играл наглотавшийся пыли патефон, который то и дело чинил Юра Стеблюк, а танцевали наши девушки. Пери были в ватниках.
Про Сергея Павловича Толстова старики рассказывают, что он перед началом раскопок в лунную ночь остается один на крепости, спит и видит во сне, где нужно копать. Поэтому все и получается у него так удачно. Нет дыма без огня. Сергей Павлович действительно спал почти на всех крепостях, когда экспедиция пешком и на верблюдах открывала в пустыне призрачную
Толстов любит рассказывать об этих ночлегах. Свет луны, догорающий костер, длинная изрезанная тень крепостной стены. Цоканье копыт. Молчаливые всадники в огромных папахах.
— Кто едет?
— Карл Маркс! — раздается из темноты. Это чабаны из колхоза имени Карла Маркса!
А где-то в дальних уголках Каракумов говорят, что толстый инженер бродит по пустыне и видит сквозь землю. «Толстый» — это перевод фамилии Толстов.
Синяя лунная ночь в открытой степи. Рядом с небольшим плоским бугром, остатками мастерской средневекового металлурга, расположился мой первый в жизни собственный лагерь. Единственный подчиненный Керим то и дело называет меня начальником. Не возражаю.
Есть у нас и свое имущество: тент, продукты на два дня, посуда на два лица, ящики для находок, рулон оберточной бумаги, моток шпагата, инструменты и двадцать пять подотчетных рублей (старыми деньгами). Второй уж день я царствую спокойно.
Тент установлен вертикально, как парус: прячемся от холодного ветра. Мы одни в сорока километрах от основного лагеря.
Кричит ночная птица. Шестнадцатилетний Керим (он никогда не ночевал в пустыне) вздрагивает:
— Наверное, змея кричит?
Непривычная тишина мешает ему уснуть. Чтобы успокоить его, рассказываю про Москву. Керим ревниво сравнивает ее с Ташаузом, самым крупным городом, где он бывал. Сравнение часто не в пользу столицы. Автобусами Керима не удивишь, метро в Ташаузе не нужно, бывал он в театрах, видел даже московский цирк.
— Верблюды в Москве есть?
— Есть, — отвечаю, — один или два. В зоопарке.
Керим сочувственно щелкает языком: «Тце-тце!»
— Маслозавод есть?
— Не знаю, Керим. В Москве много заводов.
— В Ташаузе есть. Очень красивый. — И снова вопросы: — Виноград в Москве растет? Дыни? Персики? Тоже издалека привозят?
Керим опять трясет головой и щелкает языком. Ему жаль москвичей.
— Медведи в Москве есть? Нет? А я видел. Московский цирк привозил. Значит, есть.
Как-то мы, первокурсники, спросили профессора Арциховского, читавшего нам введение в археологию, какие науки должен знать археолог. «Все! — ответил профессор. И, пожалев нас, добавил: — Но так как все знать невозможно, то хотя бы историю». Кроме истории, я должен знать черную металлургию. Я копаю доменную печь VIII века. Помню, как выглядят страницы учебника с описанием древнейшего, сыродутного способа выплавки железа. Решительно не помню, что же там написано и нарисовано.
Выплавки как таковой, насколько припоминается, не было. В той жалкой печке, остатки которой я расчистил, нельзя было достичь нужной температуры, чтобы металл потек ослепительной струей. Плавились примеси, железо выпадало в виде зерен. Вот они, прикипевшие друг к дружке зерна. Окалина. Куски железа с торчащими из них угольками. Может, это и есть крицы, полуфабрикаты для кузнецов…
Слышу позвякивание и шум набегающей волны. На нас катится стадо овец. Миг — и прощай мастерская! Умница баран! Недаром у него на шее знак отличия — бубенец из консервной банки. Повернул-таки стадо в решающий момент!