Избранные произведения. Том 2
Шрифт:
— Что же это вы, батенька, без халата ходите? — спросил он, отбрасывая со лба мокрые волосы, на которых играло солнце. — Впрочем, халатов нет. Вы здешний?
— Из Царицына.
— Ну, тогда к вам и чума не пристанет, не только что холера. Как фамилия больной?
— Пархоменко.
— Выжила! Поздравляю!
И, вспомнив, должно быть, о своем умершем сыне, он посмотрел в землю, отвернулся, подошел опять к бочке и побрызгал на волосы водой. Пархоменко пожал ему руку и перевел разговор:
— Мне бы еще миллиончиков десять патронов!
— Чего?
— Патронов.
—
— А вы веселый, — оказал Пархоменко, глядя на него с уважением и слегка улыбаясь, чтобы показать, что самообладание доктора не пропадает даром. Доктор улыбнулся и еще пошутил:
— В холерные бараки назначают холериков. Через пять дней приезжайте за женой. До свиданья!
В тот же день Пархоменко направил в Царицын поезд со снарядами. Хотя этот поезд и не был полностью загружен, но Пархоменко очень гордился им. И снаряжение было получено вне всякой волокиты, и отправлен он был вне очереди.
А секретная экстрапроводка Военного совета сообщала, что 18 августа в Царицыне раскрыт контрреволюционный заговор и что фронт, разбитый для удобства на три участка, подведен к самой линии круговой железной дороги. 19 августа экстрапроводка сообщала, что враги наступают на Бекетовку, что там пожар и что телеграфисты все же остались на местах и что в Астрахани восстали белогвардейцы во главе с полковником Макеевым. Восстали как раз те самые части, которые хотели послать на помощь в Царицын, и хотя штаб восставших расстрелян, но неизвестно, можно ли посылать теперь на помощь эти части, да и велика ли будет от них помощь? 21 августа экстрапроводка сообщала, что в Царицыне снова раскрыт заговор. Восстание предполагалось начать в два часа ночи во время смены караулов. Пойманы руководители, имевшие связь с иностранными эмиссарами. В земле найдены в мешках приготовленные и посланные немцами девять миллионов рублей. 22 августа экстрапроводка сообщала, что вспыхнуло восстание в Бекетовке. Восстанием руководил бывший командир отряда эсер Суханов. Восстание подавлено. Руководители уничтожены.
И в тот же день была получена телеграмма от Сивачева. Сивачев перегрузил снаряды с поезда на пароход. Телеграмма его кончалась так:
«Пароход под парами. Плывем на Царицын. Сивачев, уполномоченный».
Глава седьмая
Девятнадцатого августа на царицынской конференции представителей районных организаций партии коммунистов можно было ясно понять, что в Бекетовке и ее окрестностях происходит что-то неладное, хотя сейчас и неуловимое. Одно уже было странно: что командир отряда эсер Суханов, никогда не выражавший особенной симпатии к коммунистам, вдруг пожелал перейти в большевистскую партию.
Сообщили вскоре, что белоказаки бросились на юг, дабы отрезать Сальскую группу и пробиться через Бекетовку к Сарепте. Бекетовку прикрывают Тундутовские возвышенности. Возле них стоял Терентий Ламычев. От дивизионного командира он получил приказание: взять Тундутовские горы.
Как и большинство частей на фронте, отряд Ламычева с первых дней своего формирования не знал отдыха, а, кроме того, два дня назад он вынес тяжелый бой с юнкерскими батальонами. Все селения,
Дивизионный был удивлен, что Ламычев приказание о наступлении принял сдержанно, тогда как раньше он чрезвычайно радовался всякому приказу о наступлении. Кроме того, дивизионного раздражило и то обстоятельство, что Ламычев обещал отдать Царицыну все свои орудия, а теперь оказалось, что двух он еще не отдал. Правда, орудия эти были в очень плохом состоянии, но все-таки о поступке Ламычева и его сдержанности дивизионный счел необходимым сообщить Ворошилову.
Вечером в поповском доме с геранью и ситцевыми занавесками, где жил Ламычев со своей дочерью и зятем Гайвороном, раздалось шипение полевого телефона, и Ламычев услышал голос Ворошилова:
— Тундутовские горы должны быть взяты во что бы то ни стало, каких бы это усилий ни стоило. Вы ведете части под своей командой. Вы поняли мой приказ, товарищ Ламычев?
— Понял, — протяжно и нехотя ответил Ламычев.
Хотя телефон был плох и не приходилось думать об оттенках голоса, а хорошо, что хоть голос-то разобрать можно, все же Ворошилов уловил, что Ламычев чем-то недоволен. И Ворошилов повторил:
— Приведете завтра приказ точно в исполнение?
— Примем меры.
— Да не «примем меры», а я вас спрашиваю: выполните ли вы до завтра мой приказ?
— К завтраму? Это значит сегодня?
— Да, это значит сегодня.
— Сейчас из участка орудийная перестрелка, так что если вы думаете насчет моих двух орудий, то я их отправить сегодня к вам не могу, потому что…
— Отвечайте, Ламычев, не виляя: выполните вы мой приказ или нет?
— Да, выполним.
— За выполнение приказа отвечаете головой?
— Отвечаем.
— До свидания, Ламычев.
По улицам ходили выздоравливающие, в избах стонали тяжело раненные. Ламычев вышел на улицу, посмотрел и вздохнул. Теребя курчавые волосы, он сел на траву. На лавочке у забора сидели, куря, командиры, запыленные, усталые. Ламычев повторил приказ Ворошилова и посмотрел на своих командиров.
— Не выдержим, особенно — правый фланг, — оказал длинноволосый, с коротенькими усиками полковой командир. — На правом фланге сплошь пехота.
— Да и на левом тоже, — сказал другой. — Кадета идет такая сила, что черту с ней не справиться.
Гайворон, комиссар участка, остро взглянул на говорившего командира и сказал:
— А завтра сюда товарищ Сталин уполномоченного по хлебу присылает. Ссыпные пункты должны сдать ему пятнадцать тысяч пудов.
— Какой здесь хлеб? — несколько растерянно оказал командир.
— Брось, Петя. Всем известно, что склады хлеба — за Тундутовскими горами. Впрочем, ваше дело, товарищи, желаете вы отдать хлеб голодающей бедноте, или его пусть сожгут кадеты. Только тогда не надо и петь соловьем! Тогда не надо называть себя большевиком!