Избранные произведения. Том 2
Шрифт:
— Где именно? — заботливо осведомился один офицер, изображая полную готовность сейчас же выпрыгнуть из фаэтона и строить домик.
— А вон там, на холмике! Или немного левее, вон где деревцо стоит.
Другой офицер уже пристроил к глазам длиннейший полевой бинокль и, хотя не поймал в поле зрения указываемое место, все же произнес:
— Прекраснейшее местоположение!
— А вокруг домика виноградники, виноградники, виноградники, — воодушевлялся генерал. — Изабелла! Аликант! Розовый мускат!
—
— А вы, ваше превосходительство, знаток виноделия? — перебил второй.
— Немного понимаю, — скромно сказал генерал.
— Тогда уж надо вам ставить виноделие как следует! Давильные машины! Погреба, — продолжал первый офицер.
— Не ногами же давить! — опять перебил второй.
— Нет! — отрезал генерал. — Это мы предоставим разным Шустовым и Смирновым. Я помаленьку. Только для себя. Для спокойной старости.
— Ну, какая же старость, ваше превосходительство!
— Ползет, проклятая! К земле тянет.
И он потрогал свои тщательно расчесанные, тронутые сединой усы.
Многоверстный спуск кончался, и облака пыли совершенно закрыли прекрасное местоположение будущего домика.
Фаэтон покачивался на пыльных ухабах, опустошенная страна шаг за шагом расступалась и опять замыкалась, как будто пряча свои раны.
Прикрывая глаза и рот батистовым платком, генерал изредка впивался острым взглядом в просветы этого клубящегося душного облака, и одна и та же мысль все назойливей сверлила ему мозг.
Где же люди? Сколько часов едем! Сколько горных склонов, сколько долин осталось за нами! Неужели этот острый запах гари, который сквозь пыль не раз врывался в фаэтон, это все, что осталось от здешних людей?
Генерал слышал в Тифлисе, что турки режут армян, гонят их с родных гнезд в пустыню, видел даже какие-то ведомости истребления. Но эти слухи и цифры не давали никакого представления об этом омертвелом ужасе обезлюдевшей страны.
Генерал все плотнее закрывал глаза и рот батистовым платком. Но мысль — где же люди? — заставляла его вновь и вновь вглядываться в пустыню. Как будто он где-то видел это безлюдье или что-то слышал про него.
Да, это дед рассказывал про пустыни и пожарища, где жили люди, которых вырезали турки.
И дед рассказывал, как он спасал детей из горящих домов.
Найти кого-нибудь… Спасти хоть детей, чтоб раздать им подарки.
Пока генерал мечтал, Артавазд и Мосьян скакали по траве по обочине дороги. Тигран, подслушивавший разговоры в фаэтоне, проклинал пыль, мешавшую ему вставить вовремя удачное словцо. Он бы мог пригодиться генералу. Ведь он такой хозяйственник! Демонстрировать свои хозяйственные способности перед генералом еще до приезда в Ван ему нужно было во что бы то ни стало. Парон Костя ему не особенно доверял, а стать заведующим складом припасов для беженцев составляло
Солнце палило прямо в глаза едущим, и внезапно в глубине долины возникло как бы начерченное теневое пятно города с тяжелым силуэтом необычно высокого здания в центре. Первым увидел его Артавазд.
— Деер! — воскликнул он.
— Ну, значит, закусим! — обрадовался Мосьян, запуская руку в хурджин. — Хотите орехов?
— У меня уже горло от них заболело.
— Это оттого, что вы без кишмиша их едите. Надо непременно вместе!
— И без того пить хочется!
Они обогнали фаэтон и присоединились к передовым казакам, чтобы первыми въехать в Деер.
— Деер! — сказал Артавазд, ища сочувствия у молодого рыжебородого гиганта с грязным от пыли и пота лицом и показывая кнутом вдаль.
— А пущай себе! — отозвался тот и, с равнодушным сожалением взглянув на Артавазда, продолжал прерванную речь к своему соседу, коренастому, словно вытесанному из дерева старому казаку: —…опять-таки я ей говорю, выходи к плетню, как стемнеет, а она опять не выходит, стерва! Ну до чего девки у нас норовистые, объяснить тебе невозможно!
— Это они всегда так, покуда необъезженные… — задумчиво, как бы вспоминая что-то, ответил коренастый.
— Подпругу-то подтяните! — обратился он к Артавазду. — Седло на бок съехало. Непривычно верхом-то? Конь-то, видно, кормленый, а весь в мыле.
— Нет, я хорошо езжу, — возразил Артавазд, гибко перегнулся, чтобы поправить подпругу, и пустил коня.
— В забаву это им, — еще задумчивей сказал коренастый, глядя вслед Артавазду. — Поскакал!
— Будто домой! — усмехнулся молодой.
— А домой-то, может, и не попадет. Ну что он будет делать, если на нас из засады человек двести сейчас выскочат курдов?
— Курдов?
— Ну да, курдов!
— Мы при генерале. Не посмеют тронуть.
— Какой это генерал! Генерал должен впереди всех скакать на белом коне.
Старик подбоченился, махнул нагайкой и выдался вперед, показывая, как должен ехать генерал.
— Я знаю. Видал на картинках.
— Так то ж картинка! — захохотал молодой и опять свел разговор к своему:
— Морочила она меня, морочила, вот и говорю я ей напоследок…
— А ну тебя к лешему с девками твоими! Сейчас в город въезжать будем!
— Опять небось пепел да гарь. Лошади не напоишь: колодцы людьми смердят.
— Нет, тут что-то виднеется.
— Ездим мы, ездим, а кой в том толк?
— Молод ты, не разумеешь. Опять-таки, как в тот раз под Плевной и Рущуком, народ спасаем. Тогда братушек болгар. Теперь армян. Тоже народ. Жить хочет. Режут их турки. А где мы, там резать не смеют.