Избранные произведения. Том 2
Шрифт:
Я сочинял тогда либретто балета для Сергея Сергеевича.
Алла и Лоллий, наивные и мудрые дети природы, ищут счастья. Они идут к морю счастья. Навстречу им мчатся чудовища неслыханной силы и ужаса. Они борются. Победа!
На лету сбрасывая пальто в треугольной передней, где я устраивал выставки начинающих художников, врывается Сергей Сергеевич.
Про него нельзя было сказать: «Вошел, сел за рояль, произнес».
Обрезав быстрым взглядом комнату — все ли так, как ему надо, — на миг впившись ладонью в ладонь:
— Здравствуйте! Сочинили? Что?
Не дожидаясь ответа на свои вопросы, бросается к роялю, проверяет высоту вертушки — и помчался!
Под налетом его пальцев покорно
— Понимаете? — спрашивает Сергей Сергеевич, срывая пальцы с клавиатуры.
А я еще не очнулся, еще не вернулся в комнату из бездны музыки, которая поглотила меня, изранив мозг еще не осознанными впечатлениями.
— Понимаете? — повторяет он и шваркает крышку клавиатуры так, что гул идет по комнате.
— Да! Да… — говорю я.
— Ничего вы не понимаете! — вскакивает он и бегает по комнате:
— Это же звери, неслыханные чудовища, это же какие-то огромные жабы, хохочущие лягушки, разинув пасти, лезут, растоптать, поглотить хотят… этих, как их там у вас зовут…
— Этих юных, жаждущих счастья… Идут Алла и Лоллий, а чудовища преграждают дорогу, закрывают горизонт, тьма… А у вас где они?
— Какие жабы, какие лягушки, Сергей Сергеевич?
— Какие?
За рояль.
И несутся вопли, стенания, грохот, кваканье, рычанье.
— Слышите?
Я смотрю на него и наслаждаюсь его творческим запалом, фантастикой разгоряченного мозга, азартом юности.
И мне кажется, что сам он, этот розовощекий, светлоглазый, с большими губами юноша — дитя какой-то древней сказочной русской природы, только что вырвавшейся в город из лесов и озер Нестерова, с поморских берегов Рериха.
Я понимаю, за что полюбил его гениальный — тогда уже старик, которого я тоже имею счастье считать среди самых драгоценных моих друзей, — Анатолий Константинович Лядов, раскрывший нам душу и Бабы-Яги, и Кикиморы, и все тайны Волшебного озера.
Написал я либретто для Сергея Сергеевича.
Написал он музыку балета.
Но не понравился балет его антрепренеру Дягилеву.
Слишком глубоко раскрывалась там душа русского народа с ее безграничным стремлением к счастью, с ее неукротимой волей к борьбе. Нужно было что-либо попестрее, понаряднее, полегче мыслью.
Так вместо балета родилась «Скифская сюита».
Почти полвека прошло с тех пор.
1963
Жизнь И. С. Никитина
В утро 21 сентября 1824 года у воронежского купца Саввы Евтихиевича Никитина и жены его Прасковьи Ивановны родился сын Иван.
Савва Евтихиевич был младшим сыном дьячка, уволенного по прошению в 1792 году и занявшегося торговлей; ко времени рождения сына он обладал налаженным воскобелильным делом, имел свой свечной завод и лавку в городе. Сохранились сведения о выдающейся его физической силе, атлетической внешности и любви к кулачным боям, частым между городской молодежью и слободской — слобод Чижовки и Придачи. Был он не чужд и образованности, начитанный в церковных книгах и будто бы знакомый с допушкинской литературой. О его библиотеке говорит поэт в стихотворении «Из библиотеки старинной».
О практическом же его уме ясно свидетельствует значительность торгового его оборота, достигавшего в пору расцвета ста тысяч и охватывавшего не только Воронеж, но и донские и украинские ярмарки.
Прасковья Ивановна женщина
Детство поэта было одинокое.
Анна Тюрина, двоюродная сестра его по матери, была ему товарищем в играх.
Старик, заводский караульщик, поздними вечерами под открытым небом рассказывал ему сказки.
«Размахивая руками, вооруженными дратвой, в облаках тютюна», как говорит один биограф, учил его грамоте знакомый сапожник.
В 1833 году Иван Никитин отдан был в Воронежское духовное училище, которое и кончил в первом разряде через пять или семь лет. В аттестате его значилось, что он «поведения — весьма хорошего, способностей — очень хороших, прилежания — постоянного, успехов — весьма хороших». К первым годам его пребывания в духовном училище относятся сведения о первых прочтенных им книгах. Это были «Мальчик у ручья» Коцебу и «Луиза, или Подземелье Лионского замка» Радклиф. В 1839 году Иван Никитин поступил в Воронежскую духовную семинарию, в классы словесности, приходящим, где и пробыл до 1843 года. В «Списках воспитанников, окончивших полный курс семинарских наук в Вор. Дух. Сем. за истекшее столетие (1780–1880)» А. И. Николаева приводятся любопытнейшие документальные данные об этом периоде жизни поэта:
«Иван Никитин, сын воронежского купца Саввы, исключен был по малоуспешности, по причине нехождения в класс. Вступив в семинарию в сентябре 1839 г., вообще он мало занимался, даже редко ходил в класс, особенно в философском классе; впрочем, в низшем отделении числился по годовой ведомости во 2-м разряде, на экзамене в 1840 г. по гражданской истории отмечен — хорошо, на экзаменской русской задаче (из предложения «юноши должны избегать наклонности к рассеянию и забавам») балл 3, такой же балл и на декабрьской в 1839 г. задаче из предложения: «память праведного с похвалами»; обучался и французскому яз. и отмечен в 1840 г. лектором (учеником 2-го высш. отд. Ив. Матвеевым) достаточно; в декабрьских списках отметки:
Свящ. писание — весьма хорошо;
гражд. история — безуспешно;
греч. яз. и франц. — достаточно;
словесность — хорошо.
В философск. кл. за вторую треть 1841/2 г.
Логика — дов. хорошо;
Свящ. пис. — никогда не ходил;
библ. ист., рус. ист., гр. яз. — не ходил в класс;
матем, — порядочно; лат. яз. — хорошо.
На экзамене не был и задач экзаменных не подавал «по болезни».
В годовой за 1842/3 г. ведомости значится: «…способностей — хороших, прилежания — малого, успехов — недостаточных, поведения — довольно хорошего; по предметам: по свящ. пис. — за нехождением в класс неизвестен; логике и психологии — хорошо, а на экзамене не был неизвестно почему; по библейской ист., по рус. гражд. ист. и греческ. яз. — в класс не ходил; по мат. и физ. — недостаточно, на экзамене не был; по лат. яз. — недостаточно».