Избранные произведения. Том 2
Шрифт:
– Спрашивай! – раскатисто захохотал Сулейман и уже тише добавил: – Чуть что – сигнал дам, будь готов, как пионер.
В этот момент Сулеймана окликнули с другого конца цеха, – станки ещё не работали, звонкий голос комсорга цеха Саши Уварова пронёсся по всему пролёту. Уразметов заспешил на собрание молодых рабочих, над которыми шефствовал, а Матвей Яковлевич пошёл принять душ. По пути он заглянул в гараж в надежде увидеть там директорского шофёра и расспросить о Муртазине. Однако машины Петушкова в гараже не оказалось, и Матвей Яковлевич заторопился домой – порадовать долгожданной вестью свою старуху.
Но как Матвей Яковлевич ни торопился, свойственная ему степенность не оставляла его. В Заречной слободе, где его
С улицы сад был огорожен дощатым забором, с боков – ржавыми полосами жести в пробоинах после штамповки. В глубине сада стояли две яблони в цвету. Матвей Яковлевич растроганно смотрел на них сквозь решётку. Взгляд его становился всё задумчивее, правой рукой он машинально покручивал седой ус. «Яблони – пусть по ошибке – цветут вот всё же второй раз, а человек… – И слегка усмехнулся и покачал головой. – Так, так, бунтуешь, не хочется стареть, дружище… Бунтуешь против старости… За плечами груз шести с половиной десятков, а душа всё ещё полна мечтаний… всё ещё шалая».
Сзади раздался чей-то шутливый голос:
– Матвей Яковлевич, иль приноравливаешься, как бы нарвать цветов для Ольги Александровны?
Погорельцев оглянулся. Перед ним в сером костюме стоял старший сын Сулеймана – среднего роста, широкоплечий, смуглолицый молодой человек с иссиня-чёрными густыми волосами. Немного раскосые, как у отца, глаза его посверкивали из-под широких бровей умной, с лукавинкой, улыбкой.
Задумчивое лицо Матвея Яковлевича сразу посветлело.
– О, Иштуган!.. Вернулся!.. – радостно протянул он руку. – Жив-здоров? Когда?
– Только что. Переоделся – и на завод, – отвечал Иштуган Уразметов, крепко пожимая старику руку. – Сами-то не болеете? Ольга Александровна как?
– Не поддаётся пока. – И старик, подмигнув, мотнул головой в сторону сада: – Хотя и не цветёт, как эти яблони, второй раз. Я сегодня ей радость несу, Иштуган.
– Премию получил?
– Ага, премию, – ответил старик многозначительно и, слегка улыбнувшись, расправил указательным пальцем усы. – Только не деньгами…
– Неужели приехал? – спросил Иштуган, мигом разгадав причину радостного волнения старика.
– Да, Иштуган… Говорят, уже приехал. И подумать только… – Но, поймав мягко-усмешливый взгляд Иштугана, Погорельцев осёкся: – Да ты, кажись, и не рад?
– А чего мне радоваться, Матвей Яковлевич? – одним уголком рта улыбнулся Иштуган. – Старый директор гонял по всему Советскому Союзу, а новый, чего доброго, и вовсе за границу пошлёт. С Миронычем хоть ругался, а с родственником и ругаться вроде неудобно.
– Ах, ты вот о чём. – Матвей Яковлевич оглядел Уразметова с головы до ног. – Ругаться, значит, пришла охота. Ну, ну, валяй. – Но, встретившись с холодным взглядом Иштугана, переменил тему – с потомством этого горячки Сулеймана ухо держи востро! И спросил: – А как твои дела? Что хорошего привёз?
Иштуган Уразметов, как и Матвей Яковлевич, был одним из лучших токарей завода, но, кроме того, ещё и изобретателем. О его изобретениях областные и центральные газеты писали ещё в сорок девятом-пятидесятом годах. Тогда же и начал он делиться своим опытом. Вначале встречался с токарями родного завода, родного города. Со временем его стали приглашать в другие города, а постепенно и в другие республики. Всё реже стал показываться он у себя на заводе, проводя большую часть своего времени в командировках.
– Мои дела? – переспросил он, и чуть раскосые глаза его загорелись мрачным огнём. – Плохи мои дела, Яковлич. Очень уж формально привыкли смотреть у нас на обмен опытом, – заговорил он, всё больше вскипая. – А новаторство и формализм,
Погорельцев, привыкший видеть Иштугана всегда весёлым, довольным своей работой, на этот раз прямо-таки не узнавал его.
– Случилось что, Иштуган Сулейманович?
– Было такое дело! – махнул Иштуган рукой. – Рассказывать и то стыдно. Выступаю я недавно на одном заводе, о своих приспособлениях толкую, а мне говорят, что на соседнем заводе всё это давным-давно уже внедрено. Так чего же вы, спрашиваю, у своих соседей не побываете? Пошли бы, изучили и внедряли бы их опыт у себя. Сосед соседу не откажет, говорю… Только, оказывается, когда завод другого ведомства, и соседу отказывают. Заводы, видите ли, должны изучать опыт только тех предприятий, которые входят в их ведомство. Слыхали подобную чушь! Поневоле станешь посылать таких вот бездельников, как я, – одного с этого края света на тот, другого – с того на этот. И что же из этой карусели получается? На Харьковском заводе я только начал распространяться о своём изобретении – встаёт один рабочий и говорит: «Наш Силантьич применил это ещё в прошлой пятилетке, нет ли чего поновее?» Что мне было отвечать ему? На правду кривдой не ответишь! Сам видел этого Силантьича. Старик вроде тебя. «Почему, – говорю, – такой ценный опыт держал под спудом?» – «Я, – говорит, – жду, когда наш директор привезёт его откуда-нибудь со стороны. В прошлом году он специального человека в Ленинград посылал за приспособлением Ивана Кузьмича». А этот самый Иван Кузьмич в их же цеху работает и уже два или три года как придумал точно такое же приспособление. Вот и делись после этого опытом!
Матвей Яковлевич покачал головой.
– Вижу, в самом деле переполнилась чаша твоего терпения, Иштуган. Будь на твоём месте отец, он не так ещё расшумелся бы…
– А что толку? – неожиданно усмехнулся Иштуган уголком рта. – Безусловно, когда много ездишь, имеешь возможность и сам кое-чему поучиться. На Житомирском заводе, например, здорово механизировали обработку стержней. А у нас по сю пору вручную дуют. Непременно расскажу Азарину и Акчурину…
Матвей Яковлевич молчал, делая вид, что его внимание поглощено зацепившимися за ветку яблони серебристыми нитями паутины.
По тротуару мелкими шажками приближался к ним невысокого роста круглолицый старик в чёрной шинели и форменной фуражке – вахтёр Айнулла. Протянув обе руки, он тепло поздоровался с Иштуганом, справился, как и полагается всякому степенному человеку, о делах, о здоровье, после чего они с Матвеем Яковлевичем двинулись своей дорогой.
Один шаг длинного Матвея Яковлевича коротышке деду Айнулле приходилось навёрстывать в три-четыре шага. Поспешая таким образом за Погорельцевым, он удивительно походил на бегущего вприпрыжку жеребёнка-сосунка. Туговатый на ухо дед Айнулла при разговоре старался смотреть в рот говорящему, и потому у него вошло в привычку держать голову немного набок, отчего его круглое безбородое лицо выражало обычно неподражаемую смесь лукавства и ласкового добродушия.
– Очень шибко шагаешь, – видно, жена ждёт с пельменями? – спросил дед Айнулла и, склонив голову набок, рассмеялся мелким, рассыпчатым смешком.
Матвей Яковлевич в нескольких словах объяснил, почему он сегодня спешит. Айнулла с большим вниманием выслушал его и сказал, мягко растягивая слова:
– Ба-альшое счастье – принести домой сюенче [1] , Матви Яклич. Наш покойный отец, бывало, говорил: «Дом, в который не ходят с сюенче, – дом-сирота. Дом, куда принесли сюенче, – счастливый дом, полный радости».
1
Сюенче – радостное известие, за которое, по народному обычаю, полагается сделать подарок.