Избранные произведения. Том 3

Головачев Василий Васильевич

— Почему захлопнулись орилоуны на Земле, Маате и на самом Орилоухе?

— От старости, мой друг, от старости. Эта ветвь-метро, соединяющая Галактику с другими, одна из самых древних, а ничто не вечно во Вселенной, кроме нее самой.

— Почему орилоуны так сложны? Ведь машины «суперструнной» связи могут быть гораздо проще, как наши, например.

— Во-первых, выращивались они для других целей, вернее, не только и не столько для создания сети мгновенной транспортировки, а во-вторых, они должны были выжить в любых условиях,

в том числе во вселенных с совершенно разными наборами констант и физических законов. Ваша Метавселенная рождалась в процессе хаотической инфляции и состоит из изолированных областей, доменов, с разными комплексами физических свойств…

— Вследствие множества фазовых переходов, — вставил Мальгин с невинным простодушием.

— М-да,- сказал Паломник, помолчав немного.- Лекция была, пожалуй, лишней.

— Нет-нет, — возразил хирург, — просто я это уже постиг: наша Метавселенная напоминает мыльную пену, и мы, люди, живем в одном из «пузырьков», который представляет собой метагалактический домен. Я полагаю, сеть орилоунского метро соединяет его и с другими доменами, и с другими метавселенными. Кое-какие из них я уже посетил.

— «Суперструны» могут соединять только топологически связанные метавселенные. — Паломник снова опечалился. — Но выхода во вселенную, откуда пришли Вершители, я не нашел до сих пор. Шаламовская «серая дыра» была последним каналом связи с ней.

— Значит, поиск выхода и есть ваша истинная цель?

Паломник покачал головой, потом еще раз, словно говорил сам с собой.

— Одна из целей. Кроме того, я исследую ветвление вселенных, ищу подтверждение закона бесконечной неповторимости, решаю множество других проблем… перечисление которых не имеет смысла.

Теперь покачал головой Мальгин, но возражать не стал.

— Простите, вы говорили о законе бесконечной…

— Неповторимости. Звучит он так: могут ли миры, имеющие абсолютно идентичные начальные условия, развиваться так же идентично с абсолютной нерасходимостью?

— И что же?

— Пока что нарушений закона я не обнаружил. Небольшая иллюстрация: в Большой Вселенной существует очень много Солнечных систем и Земель, но ни одна из них не повторяет другую. Вы можете найти, скажем, Землю, где нет вас, но есть ваши друзья, Купава или есть вы, но нет Шаламова…

Мальгину показалось, что он потерял сознание — такая наступила тишина. В себя он пришел не сразу — когда мозг проанализировал сказанное и в груди зажегся огонь желания.

— Соблазн жесток, — тихо проговорил Паломник, глядя на хирурга оценивающе и с сожалением. — В свое время я тоже решал эту проблему, и цена решения высока.

— Жизнь? Смерть?

— Я ведь живу. Да и что такое смерть? Лишь этап в цепи бесконечных видоизменений живого. Нет, цена решения — вечный поиск гармонии души, и я — в начале пути.

— Как медленно я путь свершаю свой, — проговорил медленно Клим, думая в данный момент о Купаве. И о Шаламове.

И о себе.

Паломник смотрел на него с мудрым сочувствием, зная судьбу хирурга лучше, чем он сам.

— До свидания, колдун. Будь счастлив, насколько это вообще возможно, и помни: дорога перед тобою свободна только на полет копья.

— И куда же вы теперь?

— А куда глаза глядят. — Паломник тонко улыбнулся. — Помните?

Везде проложены дороги.

Поодиночке и в толпе

Идем, куда несут нас ноги,

Но повинуемся тропе.

Мальгин вздрогнул. Четверостишие было произнесено в манере Лондона, обмолвившегося как-то, что он любит древних поэтов, в том числе и Германа Мелвилла.

— Майкл? — прошептал хирург. — Вы Майкл Лондон?!

— О нет,- рассмеялся Паломник.- Но я встречался с ним и позаимствовал многое из того, что и кто он есть. Я вообще вмещаю много других «я», людей, нелюдей, негуманоидов. Если захотите когда-нибудь — присоединяйтесь. До встречи.

Паломник исчез. Вот он только что сидел рядом, живой, теплый, излучающий расположение и доброжелательность, и вот его уже нет, словно выключил видео. Мальгин не стал оглядываться, зная, что гость уже далеко отсюда, в другом мире. Обладая могуществом, несоизмеримым с человеческим, он был более человечен, чем многие соплеменники хирурга, и в то же время соединял в себе черты Бога и дьявола, вечно искушавшего слабый род человеческий. Кто же он на самом деле? И зачем распял душу над костром сомнений, в пламени которого расплавил слова: «Во Вселенной есть Земля, где нет Шаламова»?…

* * *

Какое-то неясное предчувствие,тень тревоги,заставило Мальгина отвлечься от невеселых дум и переживаний. Он внимательно осмотрелся, надеясь увидеть того, кто посмотрел на него «сквозь прищур нечеловеческого взгляда», но мир Дайсона был дремотно спокоен, тих и почти мертв, если не считать «живых» развалин вудволлового леса. И все же что-то изменилось в нем, появилось нечто чужеродное, связанное с глыбистым строением скелета орилоуна.

— Футур-память,- шепнуло одно из многих «я» Мальгина, отвечавшее за его рассудок. — Еще ничего не произошло, но вот-вот произойдет.

Клим сосредоточился, активируя все свои человеческие и интрасенсорные органы чувств, пока не достиг состояния дзансин — готовности отразить любую психологическую и физическую опасность. Водопад знаний, непереводимых на человеческий язык, хлынул через открытые шлюзы психики, и Мальгин увидел призрачный веер возможных событий. Времени на анализ всех вариантов у хирурга не было, но главное он схватил: все варианты пророчили беду.

— Уходи в Запределье личных оценок,- снова шепнул заботливый внутренний голос, — иначе останешься здесь навсегда.