Избранные произведения. Том 5
Шрифт:
– Так вот, Салим, – говорил Ханафи, глядя прямо в глаза парню, – правление решило освободить тебя от должности ветфельдшера. Почему – сам знаешь, обижаться нечего. Раз получилась осечка, её уже никак не скроешь. Я насчёт тебя много размышлял. Не хотелось бы, чтобы ты и в будущем остался такой – ни яблоко, ни хурма. Сегодня пришла из района бумага, просят выделить людей на социалистические стройки. Может, поедешь? – И, увидев на лице Салима растерянность, добавил: – Ты человек молодой, поглядишь, чем живёт страна. Подумай. Не надолго, всего на год. А год, как говорит наш Газинур, даже заячья
Ханафи помолчал, ожидая ответа.
– С удовольствием поехал бы, Ханафи-абы… – начал Салим, стараясь не смотреть в глаза председателю. – С большим удовольствием… Но ты ведь знаешь, я… человек больной… Поэтому я и с учёбы ушёл. Потом я ведь…
– Хочу жениться на Миннури… – вставил Газинур.
Ему показалось, что губы Ханафи под большими чёрными усами дрогнули в улыбке. Но председатель погрозил Газинуру пальцем: дескать, сиди смирно. Не тебя спрашивают.
– А я и не знал до сих пор, что ты болен, – сказал Ханафи, и Газинур увидел, как в его глазах заплясали лукавые искорки. – Так чем же ты хвораешь?
Салим сидел, потупив глаза, краснея и не находя, что ответить.
– У него такая хворь, Ханафи-абы, что нельзя сказать при Альфие. Ты спроси его об этом за дверью, – снова раздался насмешливый голос Газинура.
Эти слова были для Салима словно пощёчина. Побагровев, он вскочил, отвислые губы его дрожали. Он искал слов, которые сразили бы Газинура на месте, но они не находились.
– С-свинопас! – прошипел он сквозь зубы.
Газинур рассмеялся.
– Правдивое слово не зазорно, Салим. Пусть бы у колхоза было побольше таких «красавчиков», каких мне довелось пасти. Правильно я говорю, Ханафи-абы? Знаешь, сколько доходу получает от них колхоз «Прогресс»? Сто тысяч! Зачем же стесняться работы, которая могла бы принести колхозу сто тысяч рублей доходу.
Председатель согласно кивнул головой и добавил, что с осени в «Красногвардейце» будет своя свиноферма. Потом опять повернулся к Салиму.
– Пока на этом кончим, Салим. А завтра съездишь, покажешься врачу. Альфия даст направление. Если ты действительно не годен к строевой, что ж поделаешь!.. У нас людей достаточно.
Это уже было последней каплей, которая доконала Салима. Он вышел, ни на кого не глядя, забыв даже взять со стола свою шляпу.
– Ну и опозорил ты парня, Газинур! – не в силах удержаться от смеха, сказал Ханафи. – Да к тому же ещё при Альфие.
– Газинур-абы всегда так, – сказала Альфия, покраснев. – Если уж невзлюбит кого, до того доведёт, что людям на глаза не покажешься.
– Смотри, смотри, Ханафи-абы, как она защищает его! – подмигнул Газинур председателю. – На, Альфиякай, шляпу, догони, отдай её своему ухажёру. Скажи, пусть не теряет голову, ещё пригодится.
– Хватит, Газинур, – прервал его балагурство Ханафи. – Поговорим о деле. Знаешь, зачем я тебя вызвал?
– Не знаю, но догадываюсь, Ханафи-абы, – усмехнулся Газинур.
– Догадываешься?
– Куда-то на работу собираешься послать? На каменоломню или на лесопилку? Или, может, на шахту, уголь добывать? Если на шахту, я поехал бы. Альфия, как это поётся в шахтёрской песне? «Рубит уголь шахтёр молодой…»
По правде говоря, Сабирову совсем
– Если этот парень увидит город да побывает на производстве, он станет опорой колхоза, – заверил он и принялся неторопливо объяснять Ханафи: – Разве плохо будет для твоего колхоза, если через год-два в нём появятся механики, электрики или другие специалисты! Сейчас в твоём хозяйстве всего и есть что кузнец. Сам знаешь, как нужен колхозу ну хотя бы механик. Не приходилось бы тогда ездить в Бугульму за слесарями, чуть надо наладить новую жнейку. А ведь жнейка – самая нехитрая машина в колхозном хозяйстве. В ближайшие же годы у тебя будет и свой движок, и молотилка, и электростанция, и радиоузел, и своя телефонная сеть, и разные другие вещи… Нет, Ханафи-друг, скоро тебе очень понадобятся люди, знающие ремесло, квалифицированные специалисты. Именно они станут ведущими людьми колхоза. Не теряй перспективы, друг, гляди вперёд, когда принимаешь решения.
И Ханафи вынужден был с ним согласиться.
– Правильные у тебя догадки, Газинур. Стройки нашей страны требуют много людей, – сказал Ханафи, не спуская глаз с сияющего улыбкой лица парня. Горечь, оставшаяся у него на душе после разговора с Салимом, постепенно развеивалась. – Только речь идёт не о шахте и не о каменоломне, а о леспромхозе. Поедешь?
– А почему нет, Ханафи-абы? – ни на минуту не задумался Газинур. – Только об одной вещи я хочу спросить, Ханафи-абы. Старики говорят: «Прежде чем пуститься в путь, спроси о попутчиках, прежде чем купить дом, спроси о соседях». Дом у меня есть, соседи хорошие, а вот кто будет моими товарищами?
– Будь твой язык из рогожи, давно бы он у тебя износился, Газинур… – улыбнувшись, покачал головой Ханафи. – Только что ушли отсюда, дав согласие ехать, Гарафи-абзы, Хашим, Газзан…
– Раз Гарафи-абзы с Хашимом едут, я не останусь. А куда ехать и когда?
– На Урал, в Соликамские леса. Через неделю-другую надо будет выезжать.
– Так скоро? А почему не с осени? Уборка ведь приближается. Не трудновато ли будет, Ханафи-абы, если мы уедем?
– Конечно, трудно бывает, если рота теряет отделение. Но ведь она всё равно выполняет задачу, Газинур. А если колхоз будет гнуть только свою линию, мы далеко не уедем. Вспомни, сколько машин даёт нам город! Давно ли вы с Хашимом привезли веялку? А сегодня уже прибыли новые сеялки.
– Новые сеялки?!
– Да. И в ближайшие дни поступят ещё соломорезки.
В это время вошёл Морты Курица.
– Можно, Ханафи-абы? – спросил он, покачиваясь.
Он был пьян. Узкое, словно зажатое меж двух досок, лицо его в поту, ворот рубахи расстёгнут, штаны – ниже пояса, на босых ногах незастёгнутые сандалии.
– Ханафи-абы, я слышал, нужны рабочие в отъезд. Пошли меня! – Он сжал кулаки, выпятил грудь. – По любой специальности могу…
– Я же не вызывал тебя, – нахмурил брови Ханафи. – Если уж выпил, хоть не кудахтай… Мешаешь работать.