Избранные произведения

Ломоносов Михаил Васильевич

Между 3 и 11 ноября 1754

Надпись на новый 1755 год^*

НАДПИСЬ НА НОВЫЙ 1755 ГОД, ГДЕ ВЛАДЕНИЕ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА УПОДОБЛЯЕТСЯ ПРИСТАНИ С ХРАМОМ УПОКОЕНИЯ И С ХОДЯЩИМИ И ИСХОДЯЩИМИ КОРАБЛЯМИ

По правде вечность есть пространный Океан, Что вихрям завсегда на колебанье дан. В ней лета корабли, что скоро пробегают И в дальности себя безвестной закрывают. Кто рока злобного в пучине погружен Или волнением боязней утомлен, Тот через стремнины и жерла бед глубоки Не может видеть их сквозь горьких слез потоки. Но, как пристанища чрез их в себя приход Богатством веселят и зрением народ, Подобно кроткая и нам Елисавета В пристанище щедрот являет долги лета. Сии наполнены довольством корабли Мы видим, веселясь, со счастливой земли. По многим радостям мы долгость лет считаем И милости ее их мерой признаваем. Пускай мимо других среди валов летят, От нашей тишины отъездом не спешат. В прекрасном острове державы вожделенной Препровождаем век спокойной, несравненной, Исшедшим насладясь обильным кораблем, Что нас увеселил в пристанище твоем. И нового дождав, монархиня, прихода, Прими желания от верного народа, Дабы среди твоих спокойных царства вод Велик был счастием корабль сей новый год. Да многие потом довольств увидим полны, Не ведая, что вихрь, не ведая, что волны.

Между 3 и 19 ноября 1754

Надпись на новое строение Сарского Села^*

Хотя по царствам Рим поверженным ступал, Однако семь веков и больше восставал; Скорее кроткой ты, монархиня, рукою Россию без войны возводишь за собою И щедролюбнем возносишь нас своим; Не разрушая царств, в России строишь Рим. Пример в том Сарской дом; кто видит, всяк чудится, Сказав, что скоро Рим пред нами постыдится. Ни время, ни труды, ни подданной весь свет Там так не успевал, как здесь Елисавет.

Между июлем и августом 1756

Надпись на конное, литое из меди изображение Елисаветы Петровны в амазонском уборе^*

НАДПИСЬ НА КОННОЕ, ЛИТОЕ ИЗ МЕДИ ИЗОБРАЖЕНИЕ ЕЕ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА ГОСУДАРЫНИ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕЛИСАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ В АМАЗОНСКОМ УБОРЕ

Увидев Аполлон в меди изображенный Богини росския великолепный вид И бодростью того металл одушевленный, Со тщанием спешил к нему с Парнасских гор. Промолвил, восхищен, к строителю перунов: «Стоял бы и поднесь мой город и Нептунов, Когда бы защищать Приамов скиптр и трон Пришла подобна сей царица Амазон. И тщетна б вся была коварных греков сила, Елисавета б их в один час низложила».

Надпись на то же изображение^*

Великого отца и матери прекрасной Обейм подобну дщерь металл изобразив, Геройской бодростью и кротким взором жив. Вещает, кажется, от вещи к нам безгласной Надежду, мужество, щедроты, милость, мир. Приятна, как весна, летает, как зефир. Светлее злата медь в сем образе сияет, Что толь великую богиню представляет.

Между 1751 и 1757

На всерадостное

объявление о превосходстве новоизобретенной артиллерии пред старою^*

НА ВСЕРАДОСТНОЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ О ПРЕВОСХОДСТВЕ НОВОИЗОБРЕТЕННОЙ АРТИЛЛЕРИИ ПРЕД СТАРОЮ ГЕНЕРАЛОМ ФЕЛДЦЕЙГМЕЙСТЕРОМ И КАВАЛЕРОМ ГРАФОМ ПЕТРОМ ИВАНОВИЧЕМ ШУВАЛОВЫМ

Для пользы общества коль радостно трудиться, От зависти притом коль скучно борониться, Ты в исправлении гранад, доходов, прав Сам делом испытал, трудолюбивый граф! То ж чувствуют в себе рачители и други, Которы чтут в тебе к Отечеству заслуги. Стараться о добре, коль дозволяет мочь, День в пользе провождать и без покоя ночь, И слышать о себе недоброхотны речи, Не легче, как стоять против кровавой сечи. Кто оны победит, тот подлинно герой. Всем должно поставлять в пример поступок твой. Рачениям твоим споспешник сам содетель, И правде в свете их монархиня свидетель. Нам слава, страх врагам в полках твои огни; Как прежде, так и впредь, пали, рази, гони! Велико дело есть повелевать полками, Торжественно стоять противных над телами И слышать радостный победоносцев клик, Презрев с ним смешанный и стон и плач велик; Стремиться к будущей и брани, и победе, И тем упорство всё искоренить в соседе; Покой Отечеству со славой принести, Дабы могло потом в безмолвии цвести. Великой похвалы и тот в войне достоен, Кто мыслью со врагом сражается спокоен; Спокоен брань ведет искусством хитрых рук, Готовя страх врагам и смертоносный звук. Не может без того ни мужество геройско, Ни твердостию сил бесчисленное войско Против упорного противника стоять. Тут нужда требует гром громом отражать, Чтоб прежде мы, не нас противны досягали, И мы бы их полки на части раздробляли; И пламень бы врагов в скоропостижный час От росской армии не разродясь погас. Итак, что вымыслом один изобретает, С разумной храбростью другой употребляет, Похвальны обоих в сем подвиге труды Нам мира принесут желанные плоды. Уже весну ведет к нам светлый предводитель, И ждет вселенная, кто будет победитель. Там Варта¹ с Одрою струи свои крутит И кажет влажности огней ужасный вид, Что яростно при них из русских рук звучали И так их кровию противников сгущали. Секвана и Дунай² подъемлют вверьх главы, Чтоб слышать гром и стук исшедших от Невы. Там Одра, Темза, Рен кровавы движут волны³; Мутятся во брегах с надеждой, страха полны. Все ждут, в который край надежда полетит. Мне весь Парнас сказал: «Туда полком стоит С Елисаветой бог и храбрость генералов, Российска грудь, твои орудия, Шувалов».

Вторая половина февраля 1760

На Сарское Село августа 24 дня 1764 года^*

Луга, кустарники, приятны высоты, Пример и образец эдемской красоты, Достойно похвалить я ныне вас желаю, Но выше по чему почтить, еще не знаю. Не тем ли, что везде приятности в садах И нежны зефиры роскошствуют в цветах? Или что ради вас художеств славных сила Возможность всю свою и хитрость истощила? Или что мещет с вас златая блеск гора,¹ Откуда видим град Великого Петра?¹ Гора, или то дом, богам земным пристойной, К отдохновению величества спокойной? Всех больше красит сей Екатерина край: При ней здесь век златой и расцветает рай. Она все красоты присутством оживляет, Как свет добротами и славой восхищает.

1764

Послания

Письмо к его высокородию Ивану Ивановичу Шувалову^*

Прекрасны летни дни, сияя на исходе, Богатство с красотой обильно сыплют в мир; Надежда радостью кончается в народе; Натура смертным всем открыла общий пир. Созрелые плоды древа отягощают И кажут солнечным румянец свой лучам! И руку жадную пригожством привлекают; Что снят своей рукой, тот слаще плод устам. Сие довольствие и красота всеместна Не токмо жителям обильнейших полей Полезной роскошью является прелестна, Богинь влечет она приятностью своей. Чертоги светлые, блистание металлов Оставив, на поля спешит Елисавет; Ты следуешь за ней, любезный мой Шувалов, Туда, где ей Цейлон и в севере цветет, Где хитрость мастерства преодолев природу, Осенним дням дает весны прекрасной вид И принуждает вверьх скакать высоко воду, Хотя ей тягость вниз и жидкость течь велит. Толь многи радости, толь разные утехи Не могут от тебя Парнасских гор закрыть. Тебе приятны коль российских муз успехи, То можно из твоей любви к ним заключить. Ты будучи в местах, где нежность обитает, Как взглянешь на поля, как взглянешь на плоды, Воспомяни, что мой покоя дух не знает, Воспомяни мое раченье и труды. Меж стен и при огне¹ лишь только обращаюсь; Отрада вся, когда о лете я пишу; О лете я пишу, а им не наслаждаюсь И радости в одном мечтании ищу. Однако лето мне с весною возвратится, Я оных красотой и в зиму наслаждусь, Когда мой дух твоим приятством ободрится, Которое взнести я на Парнас потщусь.

18 августа 1750

Письмо о пользе Стекла ^*

ПИСЬМО О ПОЛЬЗЕ СТЕКЛА К ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬНОМУ ГОСПОДИНУ ГЕНЕРАЛУ-ПОРУЧИКУ, ДЕЙСТВИТЕЛЬНОМУ ЕЕ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА КАМЕРГЕРУ, МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА КУРАТОРУ И ОРДЕНОВ БЕЛОГО ОРЛА, СВЯТОГО АЛЕКСАНДРА И СВЯТЫЯ АННЫ КАВАЛЕРУ ИВАНУ ИВАНОВИЧУ ШУВАЛОВУ, ПИСАННОЕ 1752 ГОДА

Неправо о вещах те думают, Шувалов, Которые Стекло чтут ниже Минералов, Приманчивым лучем блистающих в глаза: Не меньше польза в нем, не меньше в нем краса Нередко я для той с Парнасских гор спускаюсь; И ныне от нее на верьх их возвращаюсь, Пою перед тобой в восторге похвалу Не камням дорогим, ни злату, но Стеклу. И как я оное хваля воспоминаю, Не ломкость лживого я счастья представляю. Не должно тленности примером тое быть, Чего и сильный огнь не может разрушить, Других вещей земных конечный разделитель: Стекло им рождено; огонь его родитель. С натурой некогда он произвесть хотя Достойное себя и оныя дитя, Во мрачной глубине, под тягостью земною, Где вечно он живет и борется с водою, Все силы собрал вдруг и хляби затворил, В которы Океан на брань к нему входил. Напрягся мышцами и рамена подвинул И тяготу земли превыше облак вскинул. Внезапно черный дым навел густую тень, И в ночь ужасную переменился день. Не баснотворного здесь ради Геркулеса ¹ Две ночи сложены в едину от Зевеса; ¹ Но Этна правде сей свидетель вечный нам, Которая дала путь чудным сим родам. ² Из ней разжженная река текла в пучину, И свет, отчаясь, мнил, что зрит свою судьбину! Но ужасу тому последовал конец: Довольна чадом мать, доволен им отец. ³ Прогнали долгу ночь и жар свой погасили И Солнцу ясному рождение открыли. Но что ж от недр земных родясь произошло? Любезное дитя, прекрасное Стекло. Увидев, смертные о как ему дивились! Подобное тому сыскать искусством тщились. И было в деле сем удачно мастерство: Превысило своим раченьем естество. Тем стало житие на свете нам счастливо: Из чистого Стекла мы пьем вино и пиво И видим в нем пример бесхитростных сердец: Кого льзя видеть сквозь, тот подлинно не льстец. Стекло в напитках нам не может скрыть примесу; И чиста совесть рвет притворств гнилу завесу. Но столько ли уже, Стекло, твоих похвал, Что нам в тебе вино и мед сам слаще стал? Никак! сие твоих достоинств лишь начало, Которы мастерство тебе с природой дало. Исполнен слабостьми наш краткий в мире век: Нередко впадает в болезни человек! Он ищет помощи, хотя спастись от муки, И жизнь свою продлить, врачам дается в руки. Нередко нам они отраду могут дать, Умев приличные лекарства предписать; Лекарства, что в Стекле хранят и составляют; В Стекле одном оне безвредны пребывают. Мы должны здравия и жизни часть Стеклу: Какую надлежит ему принесть хвалу! Хоть вместо оного замысловаты хины Сосуды составлять нашли из чистой глины; Огромность тяжкую плода лишенных гор Художеством своим преобратив в Фарфор, Красой его к себе народы привлекают, Что, плавая, морей свирепость презирают. Однако был бы он почти простой горшок, Когда бы блеск Стекла ⁴ дать помощи не мог. Оно вход жидких тел от скважин отвращает, Вещей прекрасных вид на нем изображает. Имеет от Стекла часть крепости Фарфор; Но тое, что на нем увеселяет взор, Сады, гульбы, пиры и всё, что есть прекрасно, Стекло являет нам приятно, чисто, ясно. Искусство, коим был прославлен Апеллес И коим ныне Рим главу свою вознес, Коль пользы от Стекла приобрело велики, Доказывают то Финифти, Мозаики, ⁵ Которы ввек хранят геройских бодрость лиц, Приятность нежную и красоту девиц; Чрез множество веков себе подобны зрятся И ветхой древности грызенья не боятся. Когда неистовой свирепствуя борей Стисняет мразом нас в упругости своей, Великой не терпя и строгой перемены, Скрывает человек себя в толстые стены. Он был бы принужден без свету в них сидеть Или с дрожанием несносной хлад терпеть. Но солнечны лучи он сквозь Стекло впускает И лютость холода чрез то же отвращает. Отворенному вдруг и запертому быть, Не то ли мы зовем, что чудеса творить? Потом как человек зимой стал безопасен, Еще притом желал, чтоб цвел всегда прекрасен И в северных странах в снегу зеленой сад; Цейлон бы посрамил, пренебрегая хлад. И удовольствовал он мысли прихотливы: Зимою за Стеклом цветы хранятся живы; Дают приятной дух, увеселяют взор И вам, красавицы, хранят себя в убор. Позволь, любитель муз, я речь свою склоняю И к нежным сим сердцам на время обращаю. И музы с оными единого сродства; Подобна в них краса и нежные слова. Счастливой младостью твои цветущи годы И склонной похвала и ласковой природы Мой стих от оных к сим пренесть не возбранят. Прекрасной пол, о коль любезен вам наряд! Дабы прельстить лицом любовных суеверов, Какое множество вы знаете манеров; И коль искусны вы убор переменять, Чтоб в каждой день себе приятность нову дать. Но было б ваше всё старанье без успеху, Наряды ваши бы достойны были смеху, Когда б вы в зеркале не видели себя. Вы вдвое пригожи, Стекло употребя. Когда блестят на вас горящие алмазы, Двойной кипит в нас жар сугубыя заразы! Но больше красоты и больше в них цены, Когда круг них Стеклом цветки наведены. Вы кажетесь нам в них приятною весною, В цветах наряженной, усыпанных росою. Во светлых зданиях убранства таковы. Но в чем красуетесь, о сельски нимфы, вы? Природа в вас любовь подобную вложила, Желанья нежны в вас подобна движет сила; Вы также украшать желаете себя. За тем прохладные поля свои любя, Вы рвете розы в них, вы рвете в них лилеи, Кладете их на грудь и вяжете круг шеи. Таков убор дает вам нежная весна! Но чем вы краситесь в другие времена, Когда, лишась цветов, поля у вас бледнеют Или снегами вкруг глубокими белеют, Без оных что бы вам в нарядах помогло, Когда бы бисеру вам не дало Стекло? Любовников он к вам не меньше привлекает, Как блещущий алмаз богатых уязвляет. Или еще на вас в нем больше красота, Когда любезная в вас светит простота! Так в бисере Стекло подобяся жемчугу, Любимо по всему земному ходит кругу. Им красится народ в полунощных степях, Им красится арап на южных берегах. В Америке живут ⁶ , мы чаем, простаки, Что там драгой металл из сребреной реки Дают европскому купечеству охотно И бисеру берут количество несчетно, Но тем, я думаю, они разумне нас, Что гонят от своих бедам причину глаз. Им оны времена не будут ввек забвенны, Как пали их отцы для злата побиенны. О коль ужасно зло! на то ли человек В незнаемых морях имел опасный бег, На то ли, разрушив естественны пределы, На утлом дереве обшел кругом свет целый, За тем ли он сошел на красны берега, Чтоб там себя явить свирепого врага? По тягостном труде, снесенном на пучине, Где предал он себя на произвол судьбине, Едва на твердый путь от бурь избыть успел, Военной бурей он внезапно зашумел. Уже горят царей там древние жилища; Венцы врагам корысть, и плоть их вранам пища' И кости предков их из золотых гробов Чрез стены подают к смердящим трупам в ров! С перстнями руки прочь и головы с убранством Секут несытые и златом и тиранством. Иных, свирепствуя, в средину гонят гор Драгой металл изрыть из преглубоких нор. Смятение и страх, оковы, глад и раны, Что наложили им в работе их тираны, Препятствовали им подземну хлябь крепить, Чтоб тягота над ней могла недвижна быть. Обрушилась гора: лежат в ней погребенны Бесчастные! или поистине блаженны, Что вдруг избегли все бесчеловечных рук, Работы тяжкия, ругательства и мук! Оставив кастиллан ⁷ невинность так попранну, С богатством в отчество спешит по Океану, Надеясь оным всю Европу вдруг купить. Но златом волн морских не можно утолить. Подобный их сердцам борей, подняв пучину, Навел их животу и варварству кончину, Погрязли в глубине, с сокровищем своим, На пищу преданы чудовищам морским. То бури, то враги толь часто их терзали, Что редко до брегов желанных достигали. О коль великой вред! от зла рождалось зло! Виной толиких бед бывало ли Стекло? Никак! оно везде наш дух увеселяет: Полезно молодым и старым помогает. По долговременном теченьи наших дней Тупеет зрение ослабленных очей. Померкшее того не представляет чувство, Что кажет в тонкостях натура и искусство. Велика сердцу скорбь лишиться чтенья книг; Скучнее вечной тьмы, тяжелее вериг! Тогда противен день, веселие досада! Одно лишь нам Стекло в сей бедности отрада. Оно способствием искусныя руки Подать нам зрение умеет чрез очки! Не дар ли мы в Стекле божественный имеем, Что честь достойную воздать ему коснеем? Взирая в древности народы изумленны, Что греет, топит, льет и светит огнь возжженный, Иные божеску ему давали честь; Иные, знать хотя, кто с неба мог принесть, Представили в своем мечтанье Прометея, Что, многи на земли художества умея, Различные казал искусством чудеса: За то Минервою был взят на небеса; Похитил с солнца огнь и смертным отдал в руки. Зевес воздвиг свой гнев, воздвиг ужасны звуки. Предерзкого к горе великой приковал И сильному орлу на растерзанье дал. Он сердце завсегда коварное терзает, На коем снова плоть

на муку вырастает. Там слышен страшный стон, там тяжка цепь звучит; И кровь, чрез камни вниз текущая, шумит, О коль несносна жизнь! позорище ужасно! Но в просвещенны дни сей вымысл видим ясно. Пинты украшать хотя свои стихи, Описывали казнь за мнимые грехи. Мы пламень солнечный Стеклом здесь получаем И Прометея тем безбедно подражаем. Ругаясь подлости нескладных оных врак, Небесным без греха огнем курим табак ⁸ ; И только лишь о том мы думаем, жалея, Не свергла ль в пагубу наука Прометея? Не злясь ли на него, невежд свирепых полк На знатны вымыслы сложил неправой толк? Не наблюдал ли звезд тогда сквозь Телескопы, Что ныне воскресил труд счастливой Европы? Не огнь ли он Стеклом умел сводить с небес И пагубу себе от варваров нанес, Что предали на казнь, обнесши чародеем? Коль много таковых примеров мы имеем, Что зависть, скрыв себя под святости покров, И груба ревность с ней, на правду строя ков, От самой древности воюют многократно, Чем много знания погибло невозвратно! Коль точно знали б мы небесные страны, Движение планет, течение луны, Когда бы Аристарх ⁹ завистливым Клеантом ¹⁰ Не назван был в суде неистовым Гигантом, Дерзнувшим землю всю от тверди потрясти, Круг центра своего, круг солнца обнести; Дерзнувшим научать, что все домашни боги Терпят великой труд всегдашния дороги; Вертится вкруг Нептун, Диана и Плутон И страждут ту же казнь, как дерзкой Иксион; И неподвижная земли богиня Веста К упокоению сыскать не может места. Под видом ложным сих почтения богов Закрыт был звездный мир чрез множество веков. Боясь падения неправой оной веры, Вели всегдашню брань с наукой лицемеры, Дабы она, открыв величество небес И разность дивную неведомых чудес, Не показала всем, что непостижна сила Единого творца весь мир сей сотворила; Что Марс, Нептун, Зевес, всё сонмище богов Не стоят тучных жертв, ниже под жертву дров; Что агньцов и волов жрецы едят напрасно; Сие одно, сие казалось быть опасно. Оттоле землю все считали посреде. Астроном весь свой век в бесплодном был труде, Запутан циклами ¹¹ , пока восстал Коперник, Презритель зависти и варварству соперник. В средине всех планет он солнце положил, Сугубое земли движение открыл. Однем круг центра путь вседневный совершает, Другим круг солнца год теченьем составляет, Он циклы истинной Системой растерзал И правду точностью явлений доказал. Потом Гугении ¹² , Кеплеры ¹³ и Невтоны, Преломленных лучей в Стекле познав законы, Разумной подлинно уверили весь свет, Коперник ¹⁴ что учил, сомнения в том нет. Клеантов не боясь, мы пишем все согласно, Что истине они противятся напрасно. В безмерном углубя пространстве разум свой, Из мысли ходим в мысль, из света в свет иной. Везде божественну премудрость почитаем, В благоговении весь дух свой погружаем. Чудимся быстрине, чудимся тишине, Что бог устроил нам в безмерной глубине. В ужасной скорости и купно быть в покое, Кто чудо сотворит кроме его такое? Нас больше таковы идеи веселят, Как, божий некогда описывая град, Вечерний Августин ¹⁵ [63] душею веселился. О коль великим он восторгом бы пленился, Когда б разумну тварь толь тесно не включал, Под нами б жителей как здесь не отрицал, Без Математики вселенной бы не мерил! Что есть Америка, напрасно он не верил: Доказывает то подземной католик, Кадя златой его в костелах новых ¹⁶ лик. Уже Колумбу вслед, уже за Магелланом Круг света ходим мы великим Океаном И видим множество божественных там дел, Земель и островов, людей, градов и сел, Незнаемых пред тем и странных нам животных, Зверей, и птиц, и рыб, плодов и трав несчотных. Возьмите сей пример, Клеанты, ясно вняв, Коль много Августин в сем мнении неправ; Он слово божие употреблял [64] напрасно. В Системе света вы то ж делаете власно. Во зрительных трубах Стекло являет нам, Колико дал творец пространство небесам. Толь много солнцев в них пылающих сияет, Недвижных сколько звезд нам ясна ночь являет. Круг солнца нашего, среди других планет, Земля с ходящею круг ней луной течет, Которую хотя весьма пространну знаем, Но к свету применив, как точку представляем. Коль созданных вещей пространно естество! О коль велико их создавше божество! О коль велика к нам щедрот его пучина, Что на землю послал возлюбленного сына! Не погнушался он на малой шар сойти, Чтобы погибшего страданием спасти. Чем меньше мы его щедрот достойны зримся, Тем больше благости и милости чудимся. Стекло приводит нас чрез Оптику к сему, Прогнав глубокую неведения тьму! Преломленных лучей пределы в нем неложны, Поставлены творцем; другие невозможны. В благословенной наш и просвещенной век Чего не мог дойти по оным человек? Хоть острым взором нас природа одарила, Но близок оного конец имеет сила. Кроме, что вдалеке не кажет нам вещей И собранных трубой он требует лучей, Коль многих тварей он еще не досягает, Которых малой рост пред нами сокрывает! Но в нынешних веках нам Микроскоп открыл, Что бог в невидимых животных сотворил! Коль тонки члены их, составы, сердце, жилы И нервы, что хранят в себе животны силы! Не меньше нежели в пучине тяжкий кит, Нас малый червь частей сложением дивит. Велик создатель наш в огромности небесной! Велик в строении червей, скудели тесной! Стеклом познали мы толики чудеса, Чем он наполнил понт, и воздух, и леса. Прибавив рост вещей, оно, коль нам потребно, Являет трав разбор и знание врачебно; Коль много Микроскоп нам тайностей открыл, Невидимых частиц и тонких в теле жил! Но что еще? уже в Стекле нам Барометры Хотят предвозвещать, коль скоро будут ветры, Коль скоро дождь густой на нивах зашумит, Иль, облаки прогнав, их солнце осушит. Надежда наша в том обманами не льстится: Стекло поможет нам, и дело совершится. Открылись точно им движения светил: Чрез то ж откроется в погодах разность сил. Коль могут счастливы селяне быть оттоле, Когда не будет зной ни дождь опасен в поле? Какой способности ждать должно кораблям, Узнав, когда шуметь или молчать волнам, И плавать по морю безбедно и спокойно! Велико дело в сем и гор златых достойно! Далече до конца Стеклу достойных хвал, На кои целой год едва бы мне достал. Затем уже слова похвальны оставляю, И что об нем писал, то делом начинаю. Однако при конце не можно преминуть, Чтоб новых мне его чудес не помянуть. Что может смертным быть ужаснее удара, С которым молния из облак блещет яра? Услышав в темноте внезапной треск и шум И видя быстрый блеск, мятется слабый ум; От гневного часа желает где б укрыться; Причины оного исследовать страшится. Дабы истолковать что молния и гром, Такие мысли все считает он грехом. На бич, он говорит, я посмотреть не смею, Когда грозит отец нам яростью своею. Но как он нас казнит, подняв в пучине вал, То грех ли то сказать, что ветром он нагнал? Когда в Египте хлеб довольный не родился, То грех ли то сказать, что Нил там не разлился? Подобно надлежит о громе рассуждать. Но блеск и звук его, не дав главы поднять, Держал ученых смысл в смущении толиком, Что в заблуждении теряли путь великом И истинных причин достигнуть не могли, Поколе действ в Стекле подобных не нашли. Вертясь, Стеклянный шар ¹⁷ дает удары с блеском, С громовым сходственны сверьканием и треском. Дивился сходству ум; но видя малость сил, До лета прошлого ¹⁸ сомнителен в том был; Довольствуя одне чрез любопытство очи, Искал в том перемен приятных дни и ночи; И больше в том одном рачения имел, Чтоб силою Стекла болезни одолел; И видел часто в том успехи вожделенны. О коль со древними дни наши несравненны! Внезапно чудный слух по всем странам течет, Что от громовых стрел опасности уж нет! Что та же сила туч гремящих мрак наводит, Котора от Стекла движением исходит, Что зная правила изысканны Стеклом, Мы можем отвратить от храмин наших гром. Единство оных сил доказано стократно: Мы лета ныне ждем приятного обратно. Тогда о истине Стекло уверит нас, Ужасный будет ли безбеден грома глас? Европа ныне в то всю мысль свою вперила И махины уже пристойны учредила. Я, следуя за ней, с Парнасских гор схожу, На время ко Стеклу весь труд свой приложу. Ходя за тайнами в искусстве и природе, Я слышу восхищен веселый глас в народе. Елисаветина повсюду похвала Гласит премудрости и щедрости дела. Златые времена! о кроткие законы! Народу своему прощает миллионы ¹⁹ ; И пользу общую Отечества прозря, Учению велит расшириться в моря, Умножив бодрость в нем щедротою своею! А ты, о Меценат ²⁰ , предстательством пред нею Какой наукам путь стараешься открыть, Пред светом в том могу свидетель верной быть. Тебе похвальны все приятны и любезны, Что тщатся постигать учения полезны. Мои посильные и малые труды Коль часто перед ней воспоминаешь ты! Услышанному быть ее кротчайшим слухом Есть новым в бытии животвориться духом! Кто кажет старых смысл во днях еще младых, Тот будет всем пример, дожив власов седых. Кто склонность в счастии и доброту являет, Тот счастие себе недвижно утверждает. Всяк чувствует в тебе и хвалит обое, И небо чаемых покажет сбытие.

63

О граде божии, кн. 16, гл. 9.

64

Там же.

Декабрь 1752

Поздравительное письмо Григорью Григорьевичу Орлову июля 19 дня 1764 года ^*

ПОЗДРАВИТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО ГРИГОРЬЮ ГРИГОРЬЕВИЧУ ОРЛОВУ ¹ ОТ МИХАЙЛА ЛОМОНОСОВА С РУДИЦКИХ ЗАВОДОВ ² ИЮЛЯ 19 ДНЯ 1764 ГОДА

Любитель чистых муз, защитник их трудов, О взором, бодростью и мужеством Орлов, Позволь простерть им глас из мест уединенных Навстречу, где от стран богиня оживленных, Всех щедря и любя, спешит к Невы струям Отрады обновить, покой умножить нам; Где ты усердие и верность к ней являешь, И сродно с именем, раченьем возлетаешь, Предвидишь издали благоугодность ей, Минерве, тысящи достойной олтарей. Куда ни поспешат стопы ее достигнуть, Там должно храмы в честь для вечности воздвигнуть. Лишь только начнется пребыстрых мыслей бег, Предводит польза их и следует успех. Стократно счастливы ее под кровом нивы, Где лавры собрал Петр, она садит оливы. Возносят грады там в веселии главы; О как красуетесь, Балтийски бреги, вы! Тритоны с нимфами там громко восклицают И Амфитриды путь российской прославляют. Кронштадтских вобразив за лето шум валов, Как радовались те схождению богов, Екатеринину приходу в длани плещут; Торжественны огни среди недр влажных блещут. Сугубым ревом там и пеною порог Стремится к низу, чтя монарших святость ног. Противны некогда, но ныне россам святы Ликуют в торжестве ливонские раскаты. ³ Крутится, веселясь, в струях своих Двина, Отрадой более, как влагою, полна. Не страшны там отвне грозящи исполины: Крепит премудрыя рука Екатерины. Для безопасности обильных росских недр Хранит преемница, что там устроил Петр. Крепит на западе, в восток распространяет, Судьба широки где врата ей отверзает, Народы многие сыскав, от зла покрыть И знанием добра и пользы просветить. Здесь тверды крепости, здесь пристани и флоты, Прибежище своим и от врагов оплоты. Снаряды значат все противным страх, не вред, И в безопасности чтоб мирной был сосед. В покое богатить монархиня нас мыслит, Что общее добро своим довольством числит, Во всем Отечестве поставить правый суд ⁴ И щедро награждать усердных верный труд, Блаженство подданных возвысить чрез науки, Наградой ободрять художественны руки; Спасать несчастливых, счастливых умножать И быть рабов своих возлюбленная мать. Подобно как весны благоприятно время Живит по всей земли и в море всяко племя, Владычица красот, натуры щедра дщерь, Когда богатств своих отверзет только дверь, Зефиры нежные на воздух вылетают, Утеху, здравие повсюду разливают, И пчелы пестрые сосут в лугах цветы, Сбирая сладостны себе и нам соты. Поля, стада, леса дают везде надежду, Готовя нам покров, и пищу, и одежду; И всё, что видимо в богатом естестве, Живет и движется в труде и в торжестве. Не иначе народ в блаженстве успевает, Что просвещенная богиня покрывает; В числе монаршеских считает вящих дел Внутрь области снабдить и укрепить предел. Се слава по путям ливонским разглашает: Монархиня лицем к Петрополю ⁵ сияет. В восторге он приняв желаемый сей слух, От чистых Невских струй возводит взор и дух. И солнца своего приветствует восходу, Откуду блещет свет российскому народу. Желания во всех, как тихих волн игра, Приемлющих лучи чистейшие сребра, Повсюду блещущих от одного светила; Так действует в сердцах доброт монарших сила! Я зрю здесь в радости довольствий общих вид, Где Рудица, вьючись сквозь каменья, журчит, Где действует вода ⁶ , где действует и пламень, Чтобы составить мне или превысить камень Для сохранения геройских славных дел, Что долг к Отечеству изобразить велел. Где дщерь Петрова мне щедротною рукою ⁷ Награду воздала ⁷ между трудов к покою. Трудов, что ободрил Екатеринин глас, И взор жизнь нову влил, и воскресил Парнас! Он будет сих даров бессмертный проповедник. А ты, о храбрых дел отеческих наследник, Что знаешь с мужеством приятность сопрягать, Блюсти величество и подданных спасать. Великие дела соединять к отраде, И Марсу следовать ⁸ и угождать Палладе. Блажен родитель [65] твой таких нам дав сынов ⁹ , Не именем однем, но свойствами Орлов. Он храбростью Петру усердствовал на брани; Ты верны Отчеству распростирая длани, Екатеринин рок и общей отвратил, Покой и век златой наукам обновил: Ликуют Северны страны в премудрой воле, Что правда с кротостью сияет на престоле. О коль прекрасны дни! о коль любезна власть! Герой, мы должны в том тебе велику часть!

65

Григорей Иванович Орлов служил генералом-маиором и потом новогородским губернатором, с общею от всех похвалою. В бывшую при государе блаженныя памяти императоре Петре Великом Шведскую и Турецкую войну находился при всех баталиях и за отличную его храбрость и претерпенные раны почтен был от государя золотою цепью и портретом его величества. Род Орловых происходит от древних дворян германских из Польской Пруссии.

1764

Идиллия

Полидор^*

Ее императорского величества малороссийскому, обоих сторон Днепра и войск запорожских гетману, действительному камергеру, Академии наук президенту, лейбгвардии Измайловского полку подполковнику и разных орденов кавалеру, сиятельнейшему графу Кирилу Григорьевичу Разумовскому¹ идиллия, которою усердное свое почтение засвидетельствует Академии наук профессор Михайло Ломоносов.