Тебя я жду, тебя я жду,Сестра харит, подруга граций;Ты мне сказала: «Я придуПод сень таинственных акаций».Облито влагой все кругом,Немеет всё в томленьи грезы,Лишь в сладострастии немомБлагоуханьем дышат розы,Да ключ таинственно журчитЛобзаньем страстным и нескромным,Да длинный луч луны дрожитИз-за ветвей сияньем томным.Тебя я жду, тебя я жду.Нам каждый миг в блаженстве дорог;Я внемлю жадно каждый шорохИ каждый звук в твоем саду.Листы не шепчутся с листами,На тайный зов, на тихий зовЯ отвечать уже готовЛобзаний жадными устами.Сестра харит, — тебя я жду;Ты мне сама, подруга граций,Сказала тихо: «Я придуПод сень таинственных акаций».
(1846)
В альбом В.С.
М(ежеви)ча
Чредою быстрой льются годы, —Но, боже мой, еще быстрейИ безвозвратней для людейПроходят признаки свободы,Надежды, участи иной,Теней воздушных легкий рой!И вы — не правда ль? — вы довольноНа свете жили, чтобы знать,Как что-то надобно стеснятьПорывы сердца добровольно,Зане — увы! кто хочет жить,Тот должен жизнь в себе таить!Блажен, блажен, кто не бесплодноВ груди стремленья заковал,Кто их, для них самих, скрывал;Кто — их служитель благородный —На свете мог хоть чем-нибудьОзначить свой печальный путь!И вы стремились, вы любилиИ часто, может быть, любяСебя — от самого себя —С сердечной болью вы таили!..И, верьте истины словам,«По вере вашей будет вам!»И пусть не раз святая вераБыла для вас потрясена,Пусть жизнь подчас для вас полнаСтрадания — награды мера!И кто страданиям святымСтрадал — тот возвеличен им!Да! словом веры, божьим словом,На новый жизни вашей годЯ вас приветствую! ПройдетДля вас, я верю, он не в новомСтремленьи — хоть одной чертойОзначить бедный путь земной!
26 февраля 18
Элегии
«В час, когда утомлен бездействием душно-тяжелым…»
В час, когда утомлен бездействием душно-тяжелым,Или делом бесплодным — делом хуже безделья —Я под кров вхожу — с какой-то тоской озираюСтены, ложе да стол, на котором по глупой,Старой, вечной привычке ищу поневоле глазами,Нет ли вести какой издалека, худой или добройВсё равно, лишь без вести, и роюсь заведомо тщетно —Так, чтоб рыться, — в бумагах… В час, когда обливаетСветом серым своим финская ночь комнату, — сноваСердце болит и чего-то просит, хотя от чего-тоЯ отрекся давно, заменил неизвестное что-то —Глупое, сладкое что-то — с суровым, холодно-печальнымНечто… Пусть это нечто звучит душе одномерно,Словно маятник старых часов, — зато для желудкаЭто нечто здоровей… Чего тебе, глупое сердце?Что за вестей тебе хочется? Знай себе, бейся ровнее,Лучше будет, проверь…Вести о чем-нибудь малом,Дурны ль они, хороши ль, только кровь понапрасну волнуют.Лучше жить без вестей, лучше, чтоб не было дажеИ желаний о ком да о чем-нибудь знать, И чего жеНадо тебе, непокорное, гордое сердце, — само тыХочешь быть господином, а просишь все уз да неволи,Женской ласки да встречи горячей… За этиЛаски да встречи — плохая расплата, не все лиТы свободно любить ничего не любя… не завидуй.Бедное сердце больное- люби себе все, или вовсеНичего не любя — от избытка любви одиноко,Гордо, тихо страдай да живи презрением вволю.
«Будет миг… мы встретимся, это я знаю- недаром…»
Будет миг… мы встретимся, это я знаю- недаромСловно песня мучит мня недопетая частоОблик тонко-прозрачный с больным лихорадки румянцем,С ярким блеском очей голубых… Мы встретимся — знаю,Знаю все наперед, как знал я про нашу разлуку.Ты была молода, от жизни ты жизни просила,Злилась на свет и людей, на себя на меня еще злилась…Злость тебе чудно пристала… но было бы трудно ужитьсяНам обоим… упорно хотела ты верить надеждамМне назло да рассудку назло… А будет время иное,Ты устанешь, как я, — усталые оба, друг другуРуку мы подадим и пойдем одиноко по жизниБез боязни измены, без мук душевных, без горя,Да и без радости тоже, выдохшись поровну оба,Мудрость рока сознавши. Дает он, чего мы не просим,Сколько угодно душе — но опасно, поверь мне опасноИ просить и жалеть — за минуты мы не платимДорого. Стоит ли свеч игра?.. И притом жеРано иль поздно — устанем… Нельзя ж поцелуемВыдохнуть душу одним… Догорим себе тихо,Но, дорогая, мой друг, в пламень единый сольемся.
«Часто мне говоришь ты, склонясь темно-русой головкой…»
Часто мне говоришь ты, склонясь темно-русой головкой,Робко взор опустив, о грустном и тяжком бывалом.Бедный, напуганный, грустный ребенок, о, верь мне:Нас с тобою вполне сроднило крепко — паденье.Если б чиста ты была — то, знай, никогда б головоюГордой я не склонился к тебе на колени и страстноНе прильнул бы не разу к маленькой ножке устами.Только тому я раб, над чем безгранично владею,Только с тобою могу я себе самому предаваться,Предаваясь тебе… Подними же чело молодое,Руку дай мне и встань, чтобы мог я упасть пред тобою.
(Май 1846)
К *** («Была пора… В тебе когда-то…»)
Была пора… В тебе когда-то,Как и
во многих, был готовЯ признавать по духу брата…Еще тогда себя за златоНе продал ты в рабы рабов.Еще тогда тоской стремленья,Тоскою общею томим,Ты не чертил… для примиреньяОбычно-глупого теченьяЖеланьем бешенным своим.Была пора… но осквернелиМы оба праздною враждойСвое прошедшее, и ты ли,Иль я был прав — мы оба былиРабами глупости смешной.И вновь мы встретилися оба,Свела случайно нас судьба,Давно ребяческая злобаПрошла… но, видно уж до гробаМы вечно будем два раба.Боясь узнать один другого,Стыдясь взаимной клеветы,Из-за тщеславия пустогоОдин другому руку сноваНе подадим — ни я, ни ты.
20 июля 1846
Старые песни, старые сказки
Посвящены С-е Г-е К.
«Книга старинная, книга забытая…»
Книга старинная, книга забытая,Ты ли попалась мне вновь —Глупая книга, слезами облитая,В годы, когда, для любви не закрытая,Душа понимала любовь!С страниц пожелтелых, местами разорванных,Что это веет опять?Запах цветов ли, безвременно сорванных,Звуки ли струн, в исступлении порванных,Святой ли любви благодать?Что бы то ни было, — книга забытая,О, не буди, не тревожьМуки заснувшие, раны закрытые…Прочь твои пятна, годами не смытые,И прочь твоя сладкая ложь!Ждешь ли ты слез? Ожидания тщетные! —Ты на страницах своихСлез сохранила следы неисчетные;Были то первые слезы, заветные,Да что ж было проку от их?В годы ли детства с моления шепотом,Ночью бессонной потом,Лились те слезы с рыданьем и ропотом, —Что мне за дело? Изведан я опытом,С надеждой давно незнаком.Знать я на суд тебя, книга лукавая,Перед рассудком готов —Ты содрогнешься пред ним, как неправая:Ты облила своей сладкой отравоюРяд даром прожитых годов…
«В час томительного бденья…»
В час томительного бденья,В час бессонного страданьяО тебе мои моленья,О тебе мои стенанья.И тебя, мой ангел света,Озарить молю я сноваБедный путь лучом привета,Звуком ласкового слова.Но на зов мой безответна —Тишина и тьма ночная…Безраздельна, беспредметнаГрусть бесплодная, больная!Или то, что пережито,Как мертвец, к стенаньям глухо,Как эдем, навек закрытоДля отверженного духа?Отчего же сердце проситВсё любви, не уставая,И упорно память носитДней утраченного рая?Отчего в часы томленья,В ночь бессонную страданьяО тебе мои моленья,О тебе мои стенанья?
«Бывают дни… В усталой и разбитой…»
Бывают дни… В усталой и разбитойДуше моей огонь, под пеплом скрытый,Надежд, желаний вспыхнет… Снова, сноваБольная грудь высоко подыматься,И трепетать и чувствовать готова,И льются слезы… С ними жаль расстаться,Так хороши и сладки эти слезы,Так верится в несбыточные грезы.Одной тебе, мой ангел, слезы эти,Одной тебе… О, верь, ничто на светеНе выжмет слез из глаз моих иное…Пускай любви, пускай я воли жажду,В спокойствие закован ледяное,Внутри себя я радуюсь и стражду,Но образ твой с очами голубымиВстречаю я рыданьями глухими.
«То летняя ночь, июньская ночь была…»
То летняя ночь, июньская ночь была,Когда они оба под старыми липами бродили —Казенная спутница страсти по небу плылаЛуна неизбежная… Тихо листы говорили —Всё было как следует, так, как ведется всегда,Они только оба о вздоре болтали тогда.Две тени большие, две тени по старой стенеЗа ними бежали и тесно друг с другом сливались.И эти две тени большие — молчали оне,Но, видно затем, что давно уж друг другу сказались;И чуть ли две тени большие в таинственный мигНе счастливей были, умней быть ли не были их.Был вечер тяжелый и душный… и вьюга в окноСтучала печально… в гостинной свеча нагорела —Всё было так скучно, всё было так кстати темно —Лицо ее ярким румянцем болезни алело;Он был, как всегда, и насмешлив, и холодно зол,Зевая, взял шляпу, зевая, с обычным поклоном ушел.И только… Он ей не сказал на разлуку прости,Комедией глупой не стал добиваться признанья,И память неконченной драмы унес он в груди…Он право хотел сохранить на хулу и роптанье —И долго, и глупо он тешился праздной хулой,Пока над ним тешился лучше и проще другой.