Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
– Лена… – пробормотал он, – я должен вам кое-что рассказать.
– Не сейчас, Пол.
Она была очень бледна, но ее лицо по-прежнему хранило решительное выражение. Из кастрюли, кипевшей на плите, она налила ему чашку бульона и с настойчивостью, не терпящей возражений, заставила Пола выпить. Когда он закончил, она села напротив.
– Итак, Пол, – спокойно напомнила она.
Наступила пауза. Затем он поднял голову, начал говорить и, поощряемый ее вниманием, во всем признался ей. Срывающимся, дрожащим голосом, с возмущением и горечью, он заключил:
– Теперь я знаю. Знаю все. Но что я могу сделать? Ничего! К кому пойти? Не к кому. Если они раньше не хотели меня слушать, что ж, вы думаете,
Наступила мертвая тишина. Лена, глубоко взволнованная его рассказом, тихонько покачала головой:
– Нет, если бы люди знали об этом… они бы не допустили. Простые люди честны и добры.
Он недоверчиво поглядел на нее:
– Вы в этом убедились на собственном опыте?
Щеки ее зарделись, она хотела было что-то сказать, но, словно не поняв его, промолчала, и вдруг, глубоко вобрав в себя воздух, решилась:
– Пол! Я не считаю себя умной. И все-таки, мне кажется, я знаю, что вам следует сделать. – (Он в изумлении посмотрел на нее.) – Да, – серьезно добавила она. – Есть один человек, к которому вам надо пойти.
Он недоверчиво повторил ее слова и добавил:
– Кто это?
– Сейчас скажу. – Она колебалась, краска набежала на ее смущенное лицо. – Это мой друг.
– Ваш друг? Ваш…
Ее слова прозвучали так нелепо, так несообразно со страшной дилеммой, стоявшей перед ним, что он улыбнулся вымученной, кривой улыбкой. Друг Лены! После всех его усилий, после всего, что он предпринял, это наивное предложение казалось до того абсурдным, что он неожиданно разразился истерическим смехом. Он изо всех сил старался остановиться, но не мог: душевная мука излилась в судорожных рыданиях. Лена встала и долго не сводила с него глаз. Она была потрясена, но не осмеливалась даже положить руку ему на плечо. Когда он наконец начал успокаиваться, она сказала:
– Вам надо прежде всего отдохнуть. Завтра мы вернемся к этому разговору.
– Завтра… – отозвался он загадочно и злобно. – Да… много чего случится завтра.
Оставшись один в комнате, где провел предыдущую ночь, Пол присел на край кровати. Голова его пылала, ноги были холодны как лед. Он смутно чувствовал, что простудился, но считал это не столь важным. И правда, по мере того как возрастало недомогание, мысль его работала все интенсивнее и острее. Он видел, отчетливо и живо, всю тщетность своих усилий, понимал, что они и впредь останутся тщетными, если он не сумеет довести все до конца. Потребность в открытых и решительных действиях неумолимо нарастала в нем – так могучая река набирает силы, чтобы прорвать запруду. Неудержимый порыв захлестнул его, он лишился душевного равновесия, утратил здравый смысл, весь во власти безрассудного пыла. Ему хотелось выйти на площадь и кричать о беззаконии на все четыре стороны.
При этой мысли глаза его блеснули. Он тут же вскочил, проверил, заперта ли дверь, и пошел к небольшой конторке в углу. Вынул из нее несколько листов белой бумаги, которыми изнутри были выложены ящики. Эти листы Пол расстелил на полу, взял чернила и перо, опустился на колени и стал что-то писать на них большими буквами. За ним всегда числился истинный талант шрифтовика, и уже через час, хотя руки у него слегка дрожали и зрение временами изменяло, все было готово. Листы он оставил сохнуть на полу, а сам, не раздеваясь, повалился на кровать.
Хотя Пол задумал нелегкое дело, спал он крепко. Около семи часов он проснулся, словно от внезапного толчка. Голова у него болела еще сильнее, лоб, казалось, раскалывался на части, но это только укрепило его
Когда Пол спустился вниз по Уэйр-стрит, дождь как раз перестал, небо прояснилось, воздух был напоен влажной утренней свежестью. Нащупав в кармане несколько монет, он заказал себе в трактире «Приют извозчика» кружку кофе и толстый ломоть хлеба с маргарином. Поев, он почувствовал себя лучше, но на полпути к Дьюкс-корт ему вдруг сделалось дурно. Пол прислонился к водосточной трубе в жестоком приступе тошноты. В конце Дьюкс-корта, на бывшей арене для турниров, во владении «Лейнсской рекламной компании», в этот ранний час не было ни души. Он протиснулся через пролом в ветхой деревянной ограде, возле которой так часто стоял вместе с другими сэндвичменами, дожидаясь своей очереди. Внутри двора десятки двойных щитов были свалены под открытым длинным навесом из рифленого железа. Пол выбрал самые новые и, воспользовавшись одной из многочисленных кистей, тоже валявшихся под навесом, наклеил на них принесенные с собой листы. Он уже собирался взвалить это сооружение на себя, как вдруг в глаза ему бросилась куча ржавого железа в углу. Пол узнал железные цепи, которые служили для рекламы гастролей иллюзиониста Гудини в театре «Палас». Не задумываясь, ибо сейчас он уже не владел собой, Пол метнулся в угол и, поискав немного, вытащил из кучи крепкую тонкую цепь и прочный висячий замок. Через пять минут, обкрутившись цепью и взвалив на плечи щиты, он покинул двор.
Часы на соборе пробили восемь, когда он вышел на Уэйр-стрит и двинулся к центру города. К этому времени уже началась дневная суета. Толпы людей выходили из автобусов и подземки. Торопясь на работу, лишь немногие бросали любопытные взгляды на молодого человека, на спине которого красовалась надпись:
И на груди:
Если кто-нибудь и обратил внимание на эти надписи, то разве что принял их за очередной трюк рекламной кампании – одно из тех броских воззваний, с помощью которых интригуют публику.
Пробило девять, а Пол все еще бродил вдоль сточных канав, с ничего не выражающим лицом, глядя прямо перед собой, поддерживая щиты затекшими руками. Стремясь как можно дольше не попадаться на глаза полиции, он избегал оживленных перекрестков, где непременно стоит на посту полисмен. Раз или два он заметил на себе пристальные взгляды, но ему, видимо, везло: никто его не остановил.
Время шло, и у Пола началось головокружение, но ведь самая важная часть его задачи еще оставалась невыполненной. Пока это было всего лишь прелюдией к главной цели, уйти ему было нельзя. Оглушенный шумом уличного движения, забрызганный грязью, летевшей из-под колес, он не отступался. Только возрастающую слабость не удавалось преодолеть: его шатало из стороны в сторону.
К полудню за ним уже увязалась целая толпа. В большей своей части она состояла из праздношатающихся, безработных городских подонков; к ним примкнули несколько мальчишек-посыльных и шелудивый, отчаянно лаявший пес. Поначалу Пол служил мишенью для вульгарных шуток, но так как он не отвечал, толпа стала следовать за ним в молчании, инстинктивно уверенная, что будет вознаграждена за свое рвение. В начале второго часа процессия добралась до Леонард-сквер, и здесь, у подножия памятника Роберту Гринвуду, первому мэру Уортли, Пол наконец остановился. Он снял с себя щиты и поставил их на мостовую, затем, туго обмотав один конец цепи вокруг запястья, а другой закинув на чугунную решетку, окружавшую постамент, он замкнул ее на замок, то есть приковал себя к ограде.