Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
— Не одним своим родством он так гордится, — сказал с расстановкой Гордон. — Нет, нет, болезнь зашла гораздо дальше. Не хотелось бы, собственно, говорить об этом, да я и сам не вполне уверен… Но я имен называть не буду, а вы обещайте никому не рассказывать. Я слышал это от человека, который разговаривал с Джемсом Броуди, когда тот был мертвецки пьян. Немного есть людей, которые видели его в таком состоянии. Броуди в этих делах очень скрытен. Но в тот вечер виски развязало ему язык, и он…
— Тсс, Гордон, в другой раз
— Почему? Что такое?
— Тише…
— Когда говоришь о дьяволе, то он тут как тут.
— Насчет вашей новой двуколки, Гордон, я вам скажу, что…
В комнату вошел Броуди. Вошел, жмурясь при внезапном переходе из темноты в ярко освещенную комнату, угрюмый, мучимый горьким подозрением, что о нем здесь только что злословили. Его суровое лицо в этот вечер было бледно и пасмурно. Он окинул взглядом присутствующих, нескольким молча кивнул, но эти кивки походили скорее на вызов, чем на приветствие.
— Входите, входите, — развязно приглашал Грирсон. — А мы как раз сейчас интересовались, идет ли уже дождь. Ведь он собирался весь день.
— Нет, дождя пока нет, — коротко и резко ответил Броуди. Голос его был глух, утратил свою прежнюю звучность, он, как и замкнутая маска лица, не выражал ничего, кроме стоического терпения. Он вытащил трубку и принялся ее набивать. Старик, исполнявший в клубе самые разнообразные обязанности и облаченный поэтому в зеленый байковый фартук, сунул голову в дверь, и в ответ на его безмолвный вопрос Броуди сказал коротко: — Обычную!
В группе у камина все молчали. Старик ушел, скоро вернулся, осторожно неся большой стакан виски для Броуди, и снова ушел. Только тогда мэр счел своим долгом прервать неловкое молчание и, глядя на Броуди, сказал приветливо, невольно тронутый мертвенной бледностью его лица:
— Ну, Броуди, дружище, как дела? Что новенького на белом свете?
— Дела хороши, Гордон, очень хороши, — ответил Броуди медленно. — Не могу пожаловаться. — Упрямо-притворное безучастие его тона было почти трагично и никого не обманывало, но Гордон подхватил с нарочитой веселостью:
— Вот и отлично! Это все, что нужно человеку! Мы ждем со дня на день, что увидим в лавке Манджо опущенные шторы.
Броуди выслушал эту вежливую ложь и фальшивый ропот одобрения, последовавший со стороны остальной компании, не с тем удовлетворением, какое они вызвали бы в нем полгода тому назад, а с полным равнодушием, — и это не укрылось от его собеседников. Они могли за глаза, не стесняясь, судачить на его счет, критиковать его, осуждать, даже поносить, но в его присутствии чувства, которые они только что так смело высказывали, заметно поостыли, и они вынуждены были, часто против воли, подавать всякие льстивые реплики, говорить то, чего они не думали и не собирались сказать.
Они считали, что такого человека, как Броуди, благоразумнее ублажать, лучше расположить
Тихий и вкрадчивый голос из угла нарушил эти размышления, обратясь ко всему обществу в целом:
— Придется вам немножечко еще подождать, пока Манджо опустят шторы, да… Они не собираются закрывать свой магазин, — во всяком случае, они еще чуточку повременят… самую чуточку, — тянул Грирсон.
— А вы откуда знаете? — спросил кто-то.
— Так, имею некоторые частные сведения, — самодовольно ответил Грирсон, выпятив губы, соединив вместе кончики пальцев и сладко улыбаясь всем, а больше всего Броуди, с видом благосклонным и таинственным. Броуди быстро глянул на него из-под кустистых бровей. Он боялся не этого человека, а его хитрых, слащавых речей, которые, как он знал по опыту, прикрывали расчетливую и ядовитую злобу.
— Ну, в чем дело? — спросил Пакстон. — Выкладывай!
Но, умело возбудив всеобщее любопытство, Грирсон вовсе не спешил разглашать свои «частные сведения» и продолжал хитро ухмыляться, мучая всех неизвестностью, дразня их, как Тантала в аду, плодом, который не желал срываться с его губ, пока не станет сочным и спелым.
— Да так, пустое, вам это неинтересно, — мурлыкал он. — Это маленькая местная новостишка, которую мне случайно удалось пронюхать.
— А вы-то знаете, в чем дело, Броуди? — продолжал Пакстон, пытаясь прекратить это раздражающее состояние неизвестности.
Броуди безмолвно покачал головой и с горечью подумал про себя, что Грирсон первый всегда вмешивается во всякое дело и последний от него отстраняется.
— Это только маленькая, незначительная новость, — повторял Грирсон со все возраставшим самодовольством.
— Так расскажи же ее, ты, хитрый дьявол!
— Ну ладно, если уж вам непременно хочется знать… Районный уполномоченный Манджо уезжает, так как он здесь все прочно наладил… Говорят, у них торговля идет необыкновенно бойко. — Он кротко улыбнулся Броуди и продолжал: — И они сделали к тому же ловкий ход, предложив вакантное место — очень выгодное и почетное — одному ливенфордцу. Да, они предложили, а он принял предложение.
— Кто же это? — закричало несколько голосов сразу.
— О, он действительно парень стоящий, этот новый заведующий местным отделением «Манджо и Ко».
— Да назовите же его наконец!
— Это помощник нашего друга Броуди, не кто иной, как молодой Питер Перри, — возвестил Грирсон и торжествующе помахал рукой Броуди.
Посыпались восклицания:
— Не может быть!
— Старая вдова, его мать, будет без ума от радости!
— Какое повышение для этакого юнца!