Избранные сочинения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
— Чем же тут восхищаться? — раздраженно спросила Пузырева. — Набор бранных слов. А о содержании и говорить нечего. Высокая мораль здесь проповедуется? Девушкам есть чему поучиться!..
— Но ведь это шутка.
— Безнравственная. Кто эти четыре дуры? Любовницы?
«А ведь она тоже самая обыкновенная дура» — мелькнуло в голове у Нади, и тут же ей стало стыдно, что могла так подумать о женщине, которая ей в матери годится. Надя не знала, как замять разговор, да и вообще она боялась говорить с Пузыревой.
Она свертывала бинт и почти
— Горло заболело? — спросила наконец та елейным голосом. — У меня стрептоцид есть.
— Спасибо, теперь уже лучше.
— Это я сразу поняла. На ночь можно не бинтовать. Никто синяки не видит. — Пузырева встала с кровати и подошла вплотную к Наде. — Прости за совет, никогда не разрешай целовать себя в шею. Как он этого не понимает?
Надя задохнулась от обиды и, с трудом пересилив гнев, отвернулась к окну.
— Вы гораздо старше меня, Елизавета Викторовна, и я должна относиться к вам с уважением, — чтобы скрыть слезы, раздельно и строго сказала Надя. — Но я очень прошу вас никогда… Понимаете, никогда не трогать того, что мне дорого и свято.
— Странная фанаберия, товарищ Колокольчикова, — процедила Пузырева и, укладываясь в постель, нарочито зевнула. — Мне-то, конечно, все равно… Только вот насчет святости разрешите остаться при своем мнении.
На другое утро Васильев зашел в лабораторию, где Пузырева продолжала свои эксперименты с раствором Даркова. Александр Петрович попросил показать лабораторные записи, которые вела Пузырева, и натолкнулся на странное несоответствие размеров частиц в графах N 1 и N 2. Помня указание Валентина Игнатьевича, она не записывала своих опытов с ультразвуком, но цифры в тетради остались, в данном случае они обозначали размеры обычных частиц в растворе до воздействия на него ультразвуком и после.
— Откуда столь тонкий помол? — спросил Васильев. — По рецепту Даркова дисперсность должна быть другой.
— Попробовала на всякий случай, — спокойно ответила Пузырева, закрывая тетрадь. — Результат тот же.
Она не лгала именно потому, что ультразвук чересчур мельчил частицы вещества, взвешенные в растворе, находящемся под высоким потенциалом; видимо, из-за этого и происходили все неприятности, а о том, откуда этот ультразвук взялся, она сама не знает. Когда это дело выяснится, тогда и будет доложено начальнику строительства. И для того чтобы пресечь всякие преждевременные технические вопросы, Пузырева ловко повернула тему:
— Мы с вами, Александр Петрович, люди науки. Методы поисков у нас определенные, лабораторные. А ведь разные неудачи могут и от людей зависеть. За своих вы, конечно, отвечаете. А всякие прикомандированные? Вы их анкеты видели? Вам известна их личная жизнь?
— Я не могу не доверять тем, кто подписывал командировки. Доверяю также и коллективу, где люди воспитываются. В частности, я очень доволен Багрецовым: инициативный, смелый, прямолинейный. Рад, что подружился с Алешкой. Я даже вижу
— Ну, а что вы скажете о Колокольчиковой? О ее влиянии?
— Мне она нравится.
— То есть как это нравится? — Елизавета Викторовна выкатила глаза от изумления. — Я же серьезно спрашиваю.
— Я и отвечаю серьезно, — сказал Васильев. — Вот уж кого судьба не обидела! Смотришь на нее, и сердце радуется. Очень способный инженер. Дело свое любит. Жива, весела, остроумна, собой хороша… Изумительное сочетание!
Пузырева поджала губы, спросила язвительно:
— Надеюсь, при жене вы бы этого не повторили?
— Почему? Надя ей тоже очень нравится.
— Странная у вас жена, Александр Петрович. Это мужчины могут восхищаться смазливыми мордашками. А у нас, женщин, несколько иной критерий. Да и вам, как руководителю, следовало бы поинтересоваться поведением этой молодой особы. Раньше двух часов ночи она никогда не приходит.
Васильев рассеянно потер лоб:
— Да, это, конечно, неприятно. Надя вас беспокоит. Я постараюсь ее перевести. Завтра тут одна комната освобождается.
Пузырева всплеснула руками:
— Это значит мудрое решение! Бросить щуку в реку. Вместо того чтобы пресечь безнравственность, вы потакаете ей.
— Я не пойму, о какой безнравственности вы говорите? — уже начал сердиться Васильев. — Колокольчикова взрослый, самостоятельный человек. Здесь не санаторий, поэтому я не могу приказать ложиться спать в одиннадцать часов. Что вы от меня требуете?
— Видно, у нас с вами разные взгляды на воспитание молодежи. Мое дело предостеречь, — сказала Пузырева, вставая. — Боюсь, что вам придется изменить свое мнение о Колокольчиковой.
Оставшись один, Васильев стукнул кулаком по столу. Черт бы побрал эти бабьи сплетни! Ну что особенного, если девчонка придет в два, а не в двенадцать? Разве временем ее возвращения домой определяется нравственность? Ходила, наверное, с Алешкой по степи, сидела на лавочке в «мертвом саду». Возможно, они даже целовались, если Алешка сумел побороть свою робость. И все это так должно быть. Так заведено!.. А что хочет Пузырева? Ханжа несусветная.
Сегодня Валентин Игнатьевич получил от Пирожникова научно-популярный журнал, где была опубликована беседа с доктором химических наук товарищем Литовцевым перед его отъездом на целинные земли.
— Видали, Елизавета Викторовна? — не преминул он похвастаться, ласково поглаживая розовую лысину. — Народ интересуется нашими работами.
Пузырева знала, как это все устраивается. Недаром у Пирожникова частенько пустует лабораторный стол. Связь с промышленностью, работа в научной библиотеке. Да мало ли какими причинами это объясняется.
— Не знаю, как народ, — льстиво улыбаясь, сказала Пузырева, — но вас ценят понимающие люди. Вероятно, дано указание…
— Что нам известно, Елизавета Викторовна? — загадочно улыбнулся он. — Мы «дии минорес», то есть «младшие боги». Значит, так нужно.