Избранные сочинения в 9 томах. Том 4 Осада Бостона; Лоцман
Шрифт:
Юнга, изнемогавший под тяжестью своего мелодичного инструмента, давно жаждал услышать эту команду и, не дожидаясь, пока гардемарин передаст ему приказание, начал выбивать короткую дробь, способную в любое время пробудить от крепкого сна тысячу человек и заставить их мгновенно броситься к орудиям. Матросы «Ариэля» кучками стояли на палубе, рассматривая неприятеля и отпуская шутки по его адресу. Все ждали только сигнала и с первым же ударом барабанных палочек разбежались по местам, соответственно обязанностям каждого на маленьком судне. Вокруг пушек стояли небольшие группы энергичных, атлетически сложенных молодцов, а немногочисленные оставшиеся на корабле морские пехотинцы в боевом порядке выстроились на палубе, держа наготове свои мушкеты. Вскоре появились и офицеры в абордажных касках, с пистолетами за поясом и обнаженными саблями в руках. Барнстейбл твердым шагом ходил по шканцам,
Английский тендер продолжал удаляться от берега, пока расстояние не составило около двух миль, а затем он снова убавил парусов и, развернувшись, дал выстрел в сторону «Ариэля».
— Ставлю центнер трески, мистер Коффин, — сказал Барнстейбл, — против бочонка лучшего английского портера, что этот молодец воображает, будто американская шхуна может лететь против ветра! Если он желает поговорить с нами, почему бы ему не прибавить чуть-чуть парусов и не подойти ближе?
Рулевой приготовился к бою еще более тщательно и продуманно, чем кто-либо другой на борту шхуны. Лишь только барабан пробил сбор, он, зная, что в предстоящем деле ему придется напрячь все свои силы, ни минуты не колеблясь, словно над головой его стояло жаркое американское солнце, сбросил с себя куртку, жилет и даже рубашку. И, поскольку он был на «Ариэле» личностью привилегированной, настоящим оракулом по части морского дела в глазах остального экипажа и человеком, к чьим мнениям прислушивался сам командир, вопрос Барнстейбла никого не удивил. Коффин стоял у своей длинной пушки, сложив мускулистые руки на груди, багровой от длительного воздействия непогод. Седеющие волосы его развевались по ветру, а голова возвышалась над головами всех окружающих.
— Он льнет к ветру, сэр, словно к любимой девушке, — ответил Том, — но скоро ему придется ослабить свои объятия. Если он сам этого не сделает, мы заставим его оказаться у нас с подветра.
— Держать на ветру! — суровым голосом крикнул командир. — Дадим шхуне идти быстрее. Этот молодец легок на ходу, Длинный Том, но держать так круто к ветру, как мы, ему не под силу. Впрочем, если он и дальше будет идти таким же манером, нам не догнать его до наступления ночи.
— Да, сэр, — подтвердил рулевой, — у этих тендеров уйма парусов, хотя с виду кажется, что их немного. Гафель у него почти одной длины с гиком [82] , поэтому и грот такой широкий. Однако нетрудно будет срезать у него со снастей часть парусины, и тогда уж ему придется убавить ходу.
82
Гафель — наклонное бревно, растягивающее верхний край косого паруса. Гик — горизонтальное бревно, прикрепленное одним копцом к мачте и растягивающее нижний край косого паруса.
— Мне кажется, твое предложение разумно, Том, — сказал Барнстейбл, — тем более что меня беспокоит судьба людей с фрегата. Правда, такое шумное преследование мне не очень по душе, но что поделать! Скажи-ка ему теплое словечко, Том, — посмотрим, ответит ли он нам!
— Есть, сэр! — воскликнул рулевой, наклоняясь так, что голова его очутилась наравне с пушкой.
Отдав нужные приказания и выполнив требуемые манипуляции для наведения пушки на тендер, он сам быстро поднес к затравке огонь. Из дула вырвался огромный клуб белого дыма, а за ним — язык пламени. Ветер тотчас же подхватил белое облако, которое, поднимаясь над водой, становилось все шире, окутал им мачту шхуны и унес его в подветренную сторону, где оно вскоре растворилось в легкой мгле, гонимой свежим бризом.
Хотя с утесов за этим прекрасным зрелищем следило немало любопытных глаз, для экипажа «Ариэля» в нем не было ничего нового. Здесь каждый хотел лишь увидеть, насколько пострадал от выстрела неприятель. Барнстейбл с легкостью вскочил на одну из пушек и напряженно ждал того мгновения, когда ядро достигнет цели, а Длинный Том с той же целью отклонился от полосы дыма и, держась одной рукой за пушку, носившую его имя, другой рукой оперся о палубу и стал глядеть в орудийный порт. Огромное тело его при этом приняло такое положение, которое мало кто мог бы повторить за ним.
— Вон щепки уже полетели! — закричал Барнстейбл. —
— Есть, сэр! — отозвался рулевой, который, как только убедился в успешности своего выстрела, начал перезаряжать орудие. — Еще полчаса — и я обтешу его до нашего размера, а тогда мы сумеем сойтись и начать равный бой.
В эту минуту с тендера донеслась дробь барабана, игравшего сбор, как несколькими минутами раньше это было на «Ариэле».
— А! Ты заставил их вспомнить о пушках! — заметил Барнстейбл. — Теперь они поговорят с нами! Буди их, Том, буди!
— Мы либо разбудим их, либо очень скоро уложим спать навсегда, — сказал неторопливый рулевой, который никому, даже своему командиру, не позволял себя подгонять. — Мои ядра похожи на стаю дельфинов: они всегда идут в кильватере одно за другим. По местам стоять! Развернуть пушку — вот так! Отойди, сейчас будет отдача. Эй ты, наглец, оставь в покое мой гарпун!
Вдруг стало тихо.
— Что там случилось, мистер Коффин? — спросил Барнстейбл. — Не прикусил ли ты себе язык?
— Да тут у борта один юнга забавляется моим гарпуном. А когда гарпун понадобится, его и не сыщешь
— Оставь мальчишку, Том! Пошли его ко мне, я его живо научу, как себя вести. Ну-ка, отправь англичанам еще пару ядер!
— Я хотел бы, чтобы маленький негодяй подносил мне заряды! — заметил рассерженный старый моряк. — Попрошу, сэр, когда он пойдет мимо вас в крюйт-камеру [83] , дайте ему пару подзатыльников, чтобы проучить обезьяну. Пусть знает, что такое служба на шхуне! Этакая обезьяна с селедочной мордой!.. Зачем трогаешь вещь, которую и в руках держать не умеешь? Если бы твои родители тратили больше денег на твое обучение, был бы ты джентльменом, а так что ты такое?
83
Крюйт-камера — помещение на судне для хранения пороха.
— Скорей, Том, скорей! — нетерпеливо воскликнул Барнстейбл. — Твой тезка так и не собирается раскрыть глотку?
— Есть, сэр, все готово, — проворчал рулевой. — Пониже немного!.. Вот так! Чертов бездельник, обезьяна желторылая! Ну-ка, уклон чуть больше. Давай-ка запал поближе… Я его еще не так… Огонь!
Началось настоящее сражение. Ядро, пущенное Томом Коффином, пролетев по тому же направлению, что и первое, уверило неприятеля, что игра становится слишком жаркой и что он не должен молчать. Поэтому в ответ на второй выстрел с «Ариэля» «Быстрый» дал залп всем бортом. Канониры тендера взяли правильный прицел, но пушки его были слишком легки для столь далекого расстояния. И, когда одно-два ядра ударились о борт шхуны и, не причинив ей вреда, упали в воду, рулевой, спокойствие которого постепенно возвращалось к нему, по мере того как разгорался бой, с обычным хладнокровием заметил:
— Это только дружеские приветствия. Англичанин, наверное, думает, что мы ему салютуем!
— Расшевели-ка его, Том! Каждый твой удар помогает ему раскрыть глаза! — воскликнул Барнстейбл, потирая руки от удовольствия, ибо видел, что его усилия сблизиться с противником не будут тщетны.
До сих пор только рулевой и его люди вели бой со стороны «Ариэля», а остальные матросы, поставленные у меньших по калибру и более коротких пушек, пребывали в полном бездействии. Но минут через десять или пятнадцать командир «Быстрого», подавленный результатами первых попаданий в его судно, понял, что он уже не в силах отступить, даже если бы захотел. Тогда он избрал единственный путь, приемлемый для смелого человека: он отважно двинулся вперед, прямо на неприятеля, стараясь в то же время уберечь тендер от поражения огнем. Барнстейбл орлиным взором следил за каждым маневром врага и, когда корабли достаточно сблизились, отдал приказ открыть огонь из всех пушек. Теперь обеими сторонами овладело равное ожесточение, и завязалась жаркая схватка. Залпы следовали так быстро один за другим, что дым, вместо того чтобы сразу уноситься в подветренную сторону, то взвивался белым облаком над «Ариэлем», то стлался по воде в его кильватере, как бы отмечая путь, по которому шхуна шла на еще более яростную смертельную схватку. Возгласы молодых матросов, когда они заряжали смертоносные орудия, звучали все более исступленно, а рулевой делал свое дело молча и умело, как человек, который выполняет свое призвание. Барнстейбл был необычно сдержан и молчалив, как и подобает командиру, от которого зависит судьба боя, но темные глаза его горели огнем еле сдерживаемого возбуждения.