Избранные стихи
Шрифт:
с Виктором уединилась
Лида в хранилище булок...
4
Вера Повидлова, дома
Лидочку не застав,
вышла на улицу. "Кто вы,
жизни моей звезда, -
прямо у уха Ваня
(тот, что у Виктора жил)
страстно спросил, - такая?"
"Шёл бы ты лесом, мужик!
–
надо сказать, что культурой
Верочка не отличалась, -
что бы ты там ни удумал,
вряд ли тебе и на час
хватит зарплаты, чтобы
я
с этаким! Мимо шлёпай -
бедность тебе к лицу!"
Ваня обиделся. Ваня
тоже имел гордость!
Ванечку посылая,
девушка напоролась
на безымянного пальца
палец по правую сторону.
"Странно, что он улыбается -
я ведь его расстроила!" -
и в реверансе присела,
мол, ничего личного...
Ваня её совсем
вдруг разлюбил. Мичмана
он побежал на поиски,
тот чтоб сочувствием Ванины
высушил горькие слёзки,
как это делал и ранее...
5
Ваня искал Виктора,
Лиду искала Вера, и
булочная неожиданно
стала для них откровением
в смысле смешения ревности,
значимости и привычки...
Виктора с Лидой в месте
распространения выпечки
Ваня и Вера застукали.
Те - бутерброд выпекали.
Между друзьями-подругами
сцена случилась такая:
"Как ты посмела, стерва, -
это кричит Лида, -
нос свой кривой в постельный
мир мой засунуть?" "Виктор!
–
это уже Ваня, -
что ты творишь? Звёздами
мы для тебя вышивали
якорь на новой простыне!"
"Пусть у меня и неправильный, -
Вера ответила, - клюв, но
то, что я вижу - ранило
самое сердце!" "Плюнул
ты мне, Иван, в лёгкие, -
вдруг произнёс Мичман, -
наши с тобою дороги
с этой минуты - различны!"
Эпилогия
Так завершается дружба...
Страсть в одночасье тает...
Лида не стала суженной
Виктору, Вера - Ване...
Случай на улице Кинчева
стал городской легендой
тамошней своеобычной
обчности. Проповедуя
оную - местные старцы
плачут. В слезах и стонах
ихних нередко угадывается
привкус постельной сдобы.
2015
* * *
Не спал, но остался от бодрства
далёким - ходил словно призрак
по комнате. С робкого возраста
привык я улавливать смыслы
в своих же движениях. В чём-то я
могу
упёрт: я набит недочётами,
особенно если вдетый
с утра. Мне не нравятся праздники -
от них я страдаю мигренями
(в глазах появляются паззлики
и зайчики время от времени),
поэтому стал домоседом я -
тут легче бороться с наплывом
неясностей. Впрочем, беседую
с друзьями я не без надрыва:
мне нравится чувствовать тонкие
нюансы себя. Интервью
выплёскивались бы потоками
скорее всего (я люблю
делиться не только энергией),
но где же ценители? Боязно
им не в одиночестве - в зеркале
я вижу всегда одного из них...
2010
* * *
Понимал бы хоть кто-нибудь что-нибудь -
было б легче дышать перед спусками
с эскалаторов. Нас упокоевать
монотонными, но не негрустными
голосами привыкли любители
нескончаемых станций. Подземными
мы становимся (местными) жителями...
Для подъёма наверх слишком серы мы
(надоело размахивать буднями)...
Раззадоренные беллетристикой,
мы упёрлись носами напудренными
в заголовки дешёвых листиков
лет пятьсот назад, так мне казалось - их
слишком много. По опыту личному
знаю точно: в сереющих зарослях
мне ничто не заменит "Столичную"
(в сочетании с пачкой бумаги) - нужна
не она мне, а трагивеселье с ней...
Месяцами гуляли по набережной,
проникая в сознание селезней -
их пророчества были нам дороги, мы
им поверили (утки кивали нам).
Мы погибнем поэтопатологами
в этом городе пропиаренном.
2010
* * *
Он приспособился к своей
бесстрастности и был облапан
её исходом. Посмелей
ему бы стать - его вела бы
она и дальше в мир вещей,
а не застопорилась в яви
его видений. Вообще,
видения ему пеняли
на грань, которая его
и обобщала в образ гения.
Он сам собою переполнен
до непотребного терпения
к себе же, словно б и не он
собой окучивался... Кроме
того, последний миллион
усмешек сам же и угробил
внутри себя. Предсмертных мук,
подчас соседствующих с догмой
о перепое (сей недуг
его преследовал) он мог бы
и избежать, когда б не плюнул
на уговоры и теории