Избранные стихотворения и проза

Уитмен Уолт

Наше предположение, что Моод не совсем верно передал отзыв Толстого об Уитмане косвенно подтверждается подлинной записью Льва Николаевича, где тот же самый отзыв изложен совершенно иначе. Вот эта запись:

«14 января 1907.

То, что многие, огромное большинство людей называют поэзией — это — только неясное, неточное выражение глубоких мыслей. Уолт Уитман и др.» [74] .

Это совсем не то, что говорится у Моода. Во-первых, в неясности Толстой упрекает здесь не одного Уолта Уитмана, а очень многих других поэтов, во-вторых, он и здесь признает, что Уитману были свойственны глубокие мысли.

74

Дневник Толстого, «Сборник Государственного толстовского музея», стр. 86.

Толстому

не могло не быть известно, что в американской критике его неоднократно сближали с Уолтом Уитманом. Один из наиболее видных заокеанских толстовцев, Эрнест Кросби, в своей книге, посвящённой Толстому, подтверждал многие идеи Толстого цитатами из «Листьев травы» [75] .

Одно время сближение творчества Льва Толстого с поэзией Уолта Уитмана вошло в обиход и в России. В 1892 г. один из петербургских журналов так и озаглавил свой некролог, посвящённый автору «Листьев травы»: «Американский Толстой» [76] .

75

См. Эрнест Кросби, Толстой и его жизнеописание. Перевод с английского. Издание «Посредника», 1911. Это тот самый, который написал антишекспировскую брошюру «Отношение Шекспира к рабочему люду». В виде предисловия к этой брошюре и была напечатана знаменитая статья Льва Толстого «О Шекспире и о драме». Замечательно, что мнения Уолта Уитмана о Шекспире во многих отношениях приближаются к толстовским.

76

«Книжки Недели», 1892, 5, стр. 167.

Конечно, подобные сближения бесплодны. Они основаны на мёртвом, схематическом понимании искусства. Столь различны художественные индивидуальности обоих писателей, что видеть в них каких-то близнецов могут лишь те отвлечённые люди, которые совершенно слепы к живой, конкретной поэтической форме.

Но крайне знаменательным остаётся тот факт, что Толстой ещё в эпоху «Крейцеровой сонаты» и «Плодов просвещения» с несомненной симпатией отнёсся к творчеству Уолта Уитмана и даже пытался пропагандировать его среди русских читателей.

Уитману были известны некоторые произведения Толстого. «В нём далеко не всё привлекает меня, — говорил он Горэсу Тробелу. — Многое даже отталкивает, например, его аскетизм. И всё же он — огромный человек, и путь его — верный путь».

Уитман и Маяковский

В истории русского символизма поэзия Уолта Уитмана сыграла весьма незначительную роль. Уолт Уитман не вошёл в ту плеяду западноевропейских и американских писателей, под воздействием которой «на рубеже двух столетий» находился русский символизм. Его нет среди таких первоначальных вдохновителей символистского искусства в России, как Эдгар По, Малларме, Ницше, Ибсен, Метерлинк, Эмиль Верхарн, Беклин, Бердсли и многие другие. Бальмонт начал писать о нём и переводить его слишком поздно, когда символизм вступал уже в пору упадка. Характерно, что ни в творчестве самого Бальмонта, ни в творчестве других символистов стиль и тематика Уитмана не отразились никак.

Другое дело — русский футуризм. Хотя в своих манифестах представители этого течения нигде не объявляли себя уитманистами, их писания, особенно в первый период их деятельности, носят явный отпечаток поэтики Уитмана.

Велемир Хлебников в начале своего литературного поприща находился под сильным влиянием американского «барда».

По словам Д. Козлова, поэт «очень любил слушать Уитмана по-английски, хотя и не вполне понимал английский язык» [77] .

Поэма Хлебникова «Сад», помещённая в первом «Садке Судей» (1910), кажется типическим произведением автора «Листьев травы» в напоминает, главным образом, тот отрывок из «Песни о себе», который начинается словами: «Пространство и время» (раздел 33).

77

«Красная новь», 1928, № 8, стр. 179.

Уитман:

Где пантера снуёт над головою по сучьям, где охотника бешено бодает олень, Где гремучая змея нежит под солнцем свою вялую длину на скале, где выдра глотает рыбу, Где алигатор спит у канала, весь в затверделых прыщах, Где рыщет чёрный медведь в поисках

корней или мёда, где бобр стучит по болоту веслообразным хвостом…

Хлебников:

Сад, Сад, где взгляд зверя больше значит, чем груды прочтённых книг. Сад, Где орёл жалуется на что-то, как усталый жаловаться ребёнок… Где чёрный тюлень скачет по полу, опираясь на длинные ласты, с движениями человека, завязанного в мешок, и подобный чугунному памятнику, вдруг нашедшему в себе приступы неудержимого веселья… Где утки одной породы подымают единодушный крик после короткого дождя, точно служа благодарственный молебен утиному — имеет ли оно ноги и клюв! — божеству. Где толстый, блестящий морж машет, как усталая красавица, скользкой чёрной веерообразной ногой и потом прыгает снова на помост, на его жирном, грузном теле показывается с колючей щетиной и гладким лбом голова Ницше.

Не только структура стиха, но и многие мысли «Сада» заимствованы Хлебниковым у автора «Листьев травы». Например, мысль о том, что «взгляд зверя больше значит, чем груды прочтённых книг», многократно повторялась в стихотворениях Уитмана. (Тем не менее необходимо признать, что образность «Сада» — чисто хлебниковская, выходящая за пределы поэтики Уитмана.)

В предисловии к сборнику стихотворений Велемира Хлебникова редактор книги Н. Л. Степанов указывает, что «языческое восприятие природы родственно пантеизму поэта американской демократии Уитмана, которого чрезвычайно высоко ценил Хлебников» [78] .

78

«Библиотека поэта». Малая серия, № 59. В. Хлебников. Стихотворения, стр. XI.

Всю группу так называемых кубофутуристов сближала с Уитманом ненависть к общепринятой тривиальной эстетике, тяготение к «грубой», «неприглаженной» форме стиха.

Московский «лучист» Михаил Ларионов, проповедуя в «Ослином хвосте» свои взгляды, ссылался на Уолта Уитмана как на союзника и пространно цитировал его стихи о подрывателях основ и «первоздателях» [79] .

В петербургском эгофутуризме наблюдается такой же культ Уолта Уитмана. Там появился рьяный уитманист Иван Оредеж, который старательно пародировал «Листья травы»:

79

«Ослиный хвост и мишень», Москва, 1913, стр. 85.

Я создал вселенные, я создал мириады вселенных, ибо они во мне, Жёлтые с синими жилками груди старухи прекрасны, как сосцы юной девушки, О, дай поцеловать мне тёмные зрачки твои, усталая ломовая лошадь… [80]

и т. д.

Это почти подстрочник, и о другой поэме того же писателя, помещённой в альманахе «Оранжевая урна», Валерий Брюсов воскликнул:

«Что же такое эти стихи, как не пересказ „своими словами“ одном из поэм Уолта Уитмана?» [81]

80

«Петербургский глашатай», 1912, № 11.

81

«Русская мысль», 1913, март.

Как известно, в начале своей литературной работы под влиянием «Листьев травы» находился и Владимир Маяковский. Ему в то время весьма импонировала роль Уитмана в истории всемирной поэзии как разрушителя старозаветных литературных традиций, проклинаемого «многоголовою вошью» мещанства. Уолт Уитман был дорог ему как предтеча.

Из стихов Уолта Уитмана, которые я прочитал Маяковскому в 1913 г. (в неизданных моих переводах), он выделил, главным образом, те, которые были наиболее близки к его собственной тогдашней поэтике: