Избранные стихотворения
Шрифт:
Хотя едва ли их припомним имена.
Печалиться ли нам с тобой о смерти,
когда всечасно в нас кипит последний бой:
то боги в нас, как в смертной круговерти,
жизнь защищают, жертвуя собой.
К богам в себе мы так неблагосклонны.
Не постигая, что вовне их нет,
что это их глубинами в нас дышат волны,
и пограничья бдительны бессонно,
и музыка порой слышна планет.
Есть кто-то в нас, с
кто понимает их сияние вполне.
Кто неподвластен слепоте привычки,
кто просыпается и царствует во сне.
О дым непостижимый, уходящий!
И вся тоска, идущая на нас
из облаков и мощи рощ летящей,
пронзает вновь вселенство наших глаз.
Летящее и зыбкое вселенство.
Отец и мать ушли; ушел весь род.
Скончалось детство, отнято наследство.
Но кто-то же в пустотствии живет?
Ведь кто-то же к земле прижался ухом?
Есть кто-то же, кто подлинно скорбит,
кто свят сквозным благодаренья духом,
кто как Земля и как вода не спит?
Эту память ресниц
я хотел бы оставить воде,
недоверчивой влаге чернил,
чтоб не стать только прахом и пылью.
Боль бессрочна как бред;
Ты останешься сущностью лет;
Бог дается тому,
кто причастен тоской к изобилью.
Как хрупко зеркало сознанья!
Еще чуть-чуть, и ты не виден,
не слышен; словно мирозданью
ты стал вдруг чужд и неподсуден.
И ты не слышишь воли рощи,
хотя листы тебя качают…
Как мощно всё они венчают!
Ведь в мире тайно дышат мощи.
Одни руины дышат вольно.
Останки царственны в гробницах.
Уже не тесно и не больно.
И отблеск душ – как тень от птицы.
Земля – погост бессчетных мумий,
помпей, племен и саркофагов,
пронзенных музыкой безумий,
промытых флейт и бубнов влагой.
И ты, оставшийся тихонько,
уже одной ногой в руинах,
глаголешь междумирьем только,
гудящим в сагах и былинах.
Уступи мне, скворец, уголок,
Посели меня в старом скворешнике.
Отдаю тебе душу в залог
За твои голубые подснежники.
Николай Заболоцкий
Сюзереном стал вещий вассал,
уступив свой и замок, и рощу
чтоб весною с неслыханной мощью
дух скворца в человеке восстал.
Потерявший сознанье скворец
и двуногий, из праха восставший,
путешествуют вместе; творец
изумленно
дружб немало на вечном веку.
Протоплазменно ночь погасила
их владенье на полном скаку
в измеренье, где слабости сила
возрождается в тайне из тайн,
где Орфей оволшебил кифару
чтоб отправиться вовсе не в Рай -
чтоб за смертью найти себе пару.
Так и наш, из Тарусы, певец,
сдав залогово душу природе,
обнаружил бессчётие лиц
в самом тихом и хрупком народе.
Там не громы творят чудеса
и не дерзкие слова кощунства.
Там волшебная грезит роса
на вершине бесстрастного чувства.
Я сделался нервной системой растений,
Я стал размышлением каменных скал,
И опыт осенних моих наблюдений
Отдать человечеству вновь пожелал.
Николай Заболоцкий
Я стал бы безудержно свойством деревьев,
когда бы хватило мне веры в траву,
в свободную волю предгорных кочевьев,
где жизнь не качается подло во рву.
И в каменность скал помещаясь отважно,
и бережно тратя ток сил на цветок,
я тихою сагой светился бы влажно,
поутру туманом лаская поток.
Что ж мне помешало стать мытарем поля,
дождей пастухом, охранителем звезд?
Зачем я к машинам себя приневолил,
коль мозг трепетал пред алмазами рос?
Меж сновидений мы плывем,
и меж ручьев, и меж листами.
И что-то происходит с нами.
Но что? едва ль когда поймем.
Врастаем мы в наш вечный дом
или разматываем нити?
Поток невидимых событий
течет в нас горем иль ручьем?
Нас промывает чей-то дождь.
Мы вовлекаемся в теченье
поэмы той, чьё назначенье:
изобличить в нас тайно мощь.
Лишь тишь бескрайняя войдет
в случайность электронов тела,
и не найдешь иного дела,
как длить невидимый полёт.
Узнай себя – в лягушке, в теплом иле
бормочущей, но в моцартовой силе.
Отнюдь не дремлющей, отнюдь не сладкопевной,
но просто: дивной, никогда не гневной.
И в змейке, пруд пересекающей сквозь ряску.
Хотя мудра, но взгляд – текуч и ласков.