Избранные труды
Шрифт:
В промежутке между письмами, 12 февраля, он пишет басню против «баловней-пиитов» — «Макарьевнина уха»:
Иной остряк иль баловень-пиит Уж так стихи свои пересолит, Или, как говорят поэты-обезьяны, Положит густо так румяны, Что смысла не видать. Охота же кому бессмыслицу читать! [683]«Баловни» — как нам уже известно, принадлежат к «союзу поэтов»; «обезьяна» — конечно, А. Бестужев, обзором которого в «Полярной звезде на 1823 год» Измайлов был раздражен до крайности. В этом
683
Русская басня XVIII–XIX веков. C.347–348.
Дельвиг тем временем понемногу оправляется от болезни. 16 февраля Измайлов сообщает Яковлеву:
«Барон Дельвиг был при смерти болен и во время болезни своей написал стихи, в которых, между прочим, есть „пляшущий покой“» [684] .
В «Благонамеренном» он упоминал о «Пляшущем покое», элегии г. Вралева пятистопными ямбическими стихами, состоящей только из восьми строк [685] .
Какие стихи он имел в виду, — мы не знаем. Напечатаны они не были, — и ни в одной из известных нам редакций дельвиговских стихов «пляшущего покоя» нет.
684
Левкович Я. Литературная и общественная жизнь пушкинской поры. C.157.
685
Благонамеренный. 1824. № 1. C.65–66.
Но Дельвиг действительно писал стихи, когда уже начал поправляться, — и адресовал их Софье Дмитриевне.
Вчера я был в дверях могилы; Я таял в медленном огне; Я видел: жизнь, поднявши крылы, Прощальный взор бросала мне…В этих же стихах — «К Софии» — он упоминает о ее «нежном участье» к «больному певцу»:
И весть об вас, как весть спасенья, Надежду в сердце пролила; В душе проснулися волненья…Он уже может забавно шутить — и над самим собой, и над минувшей опасностью, и над врачами, как это принято с мольеровских времен. В его черновой книге появляется набросок, тоже обращенный к Пономаревой:
Анахорет по принужденью И злой болезни, и врачей, Привык бы я к уединенью, Привык бы к супу из костей, Не дав испортить сожаленью Физиономии своей, Когда бы непонятной силой Очаровательниц иль фей На миг из комнаты моей, И молчаливой, и унылой, Я уносим был каждый день, В ваш кабинет, каменам милый…Сразу после этих стихов записаны обрывающиеся строки:
Нет, я не ваш, веселые друзья, Мне беззаботность изменила — Любовь, любовь к молчанию меня И к тяжким думам приучила. От ранних лет мы веруем в нее…Последняя строчка зачеркнута.
Мечтатели, мы верим с юных лет…Дельвиг не стал продолжать стихотворение. На обороте листа он начал новое: «В судьбу я верю с ранних лет…» [686]
686
Дельвиг А. А.
Но нам важен сейчас не этот новый замысел, а тот набросок, который был записан в феврале 1823 года. Его элегические формулы уже можно было в это время почерпнуть из литературы, — но за ними стояло пробуждающееся подлинное чувство. Что-то произошло за время болезни Дельвига: обеспокоенная не на шутку Софья Дмитриевна сделала движение ему навстречу, — движение, быть может, импульсивное и непроизвольное, — и на какое-то время реальная угроза вечной утраты хотя и не близкого человека, но доброго знакомого, вероятно, отодвинула на задний план непрекращающуюся горечь разлуки, раскаяние, уязвленное самолюбие. Теперь Дельвиг, благодаря своей болезни, оказался в фокусе ее внимания, и помехи были досадны. По этим или иным, случайным и неизвестным нам поводам, но в конце февраля и Измайлов подвергся временной опале; во всяком случае, след ее остался в его «письме» от 23 февраля.
В рабочей же тетради Дельвига один за другим следуют стихи, которые мы безошибочно можем отнести к «пономаревскому циклу»: «К Софии», под № 29, «К ошейнику собачки Доминго» (№ 30) — незначащий альбомный мадригал, совершенно в духе Сомова и Панаева, тщательно зачеркнутый; «К птичке, выпущенной на волю».
У последних стихов есть своя история; о ней ниже.
И Измайлов пишет свой «цикл», включая его в письма, — как и ранее, это эпистолярная «болтовня», полумадригальная, полубытовая.
(Сказав, что встретил накануне С. И. Ок., которая была разрумянена и разбелена.)
И поклонилась мне она. Взглянул я на нее, ей Богу не нарошно — Взглянул — и сделалось мне тошно.(Я читал гостям старинные свои стихотворения. Один из них сказал):
Тут нету толка никакова! Возможно ли, чтоб это тот писал, Кто после сделался соперником Крылова И сочинил такой прелестный мадригал.