Избранные труды
Шрифт:
Он знал больше, чем сказал. Со смертью Дельвига распадались связи. Пушкин был свято прав, по пальцам подсчитывая «бедную кучку» «своих»: он сам, Пушкин, Плетнев, Баратынский — кто еще?
В эти месяцы Баратынский не пишет стихов; более того: не хочет их писать.
Он меняет свою среду. В нем совершается какой-то духовный перелом. Он занимается всем, кроме поэзии: семьей, хозяйственными заботами.
По временам он как бы нехотя напоминает друзьям, что оставлять перо не позволяет им долг, что они обязаны свершить свое предначертание. Он пишет об этом Плетневу; он просит Языкова прислать свои новые стихи, которые, может быть, разбудят и в нем угасающее вдохновение.
Через восемь лет он скажет тому же Плетневу с жестокой искренностью: «Давно, давно я не пишу стихов,
Он еще издаст собрание стихотворений, он напишет «Сумерки», он переживет время близости со старыми своими противниками — бывшими «любомудрами», как сейчас переживает период тесной дружбы с Иваном Киреевским, — но к тому миру, где он сблизился с Плетневым, Дельвигом, Пушкиным, возврата нет и не будет.
475
См.: Филиппович П. П. Жизнь и творчество Баратынского. С. 152 и след.
Он назовет Вяземского «звездой разрозненной плеяды», какой он был и сам.
«Союз поэтов» уходил в прошлое, в историю.
До него дошло письмо Пушкина, призывающее его на «тризну»; он был в это время в имении тестя под Казанью. Отсюда он написал Киреевскому: «Я отвечаю всем альманашникам, что у меня стихов нет, и на днях тем же буду отвечать Пушкину». Стихов действительно не было: даже для «Европейца» Киреевского он смог дать только одно стихотворение.
Он все-таки не ответил Пушкину буквально таким образом. Он послал все, что у него было: «Бывало, отрок, звонким кликом» и другое стихотворение, написанное в память Дельвига: «Мой Элизий» — «Не славь, обманутый Орфей».
Из этих стихов Пушкин напечатал только второе.
Что случилось? Почему — в первый и единственный раз — Пушкин отказывается напечатать в своем альманахе стихи Баратынского, которых он так долго добивался? Был ли здесь умысел или какие-то случайные, неизвестные нам причины?
В феврале 1832 года Баратынский просит Киреевского напечатать «Бывало, отрок…» в следующем номере «Европейца». «Я не знаю, отчего Пушкин отказал ей место в Северных цветах» [476] .
476
Татевский сборник. М., 1899. С. 23, 26, 38–39; Баратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. С. 507.
В стихах Баратынский говорил о том, что для него прошел возраст поэзии.
Это была своего рода декларация, и, быть может, Пушкину показалось неуместным и странным, что она звучит над гробом Дельвига из уст Баратынского.
В начале декабря проза и половина стихотворений были уже напечатаны. Все, что присылалось позже, уже не попадало в альманах. Сомов, однако, удерживал материалы. Он намеревался издать шесть «Литературных сборников», возместив ими подписчикам «Литературной газеты» недоданные номера за полгода. Первый сборник должен был появиться в конце февраля или начале марта.
Сомов собирал эти полуальманахи и должен был одновременно еще наблюдать за «Северными цветами», которые к 24 декабря благополучно появились на свет. Пушкин был их организатором, и в газетных объявлениях его аттестовали издателем [477] . Сомов просил, чтобы Пушкин сам распоряжался и продажей книжек или поручил бы это Плетневу, — но на свою и Сомова беду Пушкин оставил все дело на его руках, не предвидя, какие недоразумения могут из этого выйти.
Он не знал, что Сомов нерасторопен в коммерческих делах, особенно там, где требуется аккуратнейшая проверка счетов и бухгалтерская точность в расчетах, что книгопродавцы вечно обсчитывали его и что покойный Дельвиг всегда брал на себя переговоры
477
Синявский Н., Цявловский М. Пушкин в печати. С. 95–96; Лернер Н. О. Заметки о Пушкине. — Пушкин и его современники, вып. 16. СПб., 1913. С. 38.
Было напечатано 1200 экземпляров книжки и несколько «нарядных» экземпляров, куда шла бумага по цене от рубля до двух за лист. Один такой экземпляр был отправлен Софье Михайловне, некогда Дельвиг, ныне Баратынской: она вышла замуж за Сергея Абрамовича, брата поэта.
Второй экземпляр получил Глинка, третий — Лажечников.
Особо отпечатали оттиски «Пиранези» Одоевского, статьи Максимовича и «Мирры» Деларю, с псевдонимом «Д. Казанский». Все стихи Пушкина были набраны заново, особой брошюрой [478] .
478
Смирнов-Сокольский Н. П. Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина. М.-Л., 1962. С. 289–303.
Послали экземпляры Языкову, Киреевскому, Максимовичу, Погодину, сестрам Тепловым.
Расходы неприметно увеличивались. Печатание книжки обошлось в 700 рублей, 16 с половиной листов по 40 рублей за лист. 25 рублей платили за стопу петергофской бумаги, всего же пошло 50 таких стоп, на 1250 рублей.
Знаменитый петербургский гравер Чесский брал за виньетку 150 рублей.
Отдельный счет представил переплетчик. Здесь расчеты затруднялись тем, что он переплетал тираж по частям — и еще в ноябре 1832 года у него оставалось 490 экземпляров книжки — более трети всего тиража.
Несколько десятков экземпляров — мы не знаем точно, сколько — предназначались для подарков и для нужд самих издателей. Шесть экземпляров отправляли безденежно в цензурный комитет.
Двести экземпляров было у Сленина, двести взял Смирдин, по 25 — Заикин и Глазунов московский. Книгопродавцы брали также в долг, отдавая деньги по частям.
Во всех этих расчетах Сомов должен был запутаться почти неизбежно — и так и случилось.
Быть может, он брал из вырученных сумм какие-то деньги и для себя, в счет своего гонорара или заимообразно, рассчитывая покрыть дефицит из выручки за сборники. Как бы то ни было, надежда на прибыли от издания оказывалась ложной. «Северные цветы» не принесли почти ничего и не пролили изобилия на вдову и малолетних братьев Дельвига [479] .
479
Оксман Ю. Г. Письма Сомова и материалы по изданию «Северных цветов на 1832 г.». — Лит. наследство. Т. 16/18. С. 588–596.
10 сентября 1832 года Греч сообщал Булгарину, что «Сомов совершенно отринут Пушкиным и никакого участия ни в чем с ним не имеет». В. Д. Комовский в частном письме к Языкову добавлял к этому, что разлад произошел «за благоразумное присвоение почтенным Орестом Михайловичем денег, которые выручил от издания „Северных цветов“…» [480] . Вероятно, Пушкин сказал нечто подобное, когда расчеты рухнули. В запальчивости он склонен был возлагать на Сомова всю вину, часть которой лежала, однако же, и на самом, и на других, хотя бы на Плетневе, который не нашел в себе сил заняться альманахом. Плетнев был, вероятно, единственным, кто мог бы держать в порядке хозяйственные дела; Пушкин же был к этому столь же неспособен, как и сам Сомов.
480
Пушкин и его современники, вып. 5. СПб., 1907. С. 57–58; Исторический вестник, 1883, № 12. С. 535.