Избранные записи
Шрифт:
Странное наблюдение: когда звоню или пишу друзьям из Калининграда или Москвы – на Урал, в Сибирь или на Дальний Восток, – часто заканчиваю послания или разговор словами: как жаль, что ты сейчас далеко. А отправляя в Москву эсэмэс с Сахалина, написал: я сейчас очень далеко, на Сахалине. Вот интересно, как ощущают сахалинцы: они далеко от Москвы или Москва далеко от них?.. Но это так, к слову.
В основной программе фестиваля было девять картин, три российские и по одной из Японии, Филиппин, Шри-Ланки, Казахстана и Таиланда. «Гран-при» мы присудили японскому фильму, лучшую режиссуру – казахстанскому режиссёру, лучшую женскую роль филлипинской актрисе, а лучшая мужская досталась нашему Саше Яценко. Но это видимые результаты. Для меня же результаты совершенно другие. Я посмотрел несколько прекрасных фильмов и также увидел то кино, которое считаю вредным и отвратительным. Ещё было откровенно наивное кино,
Хочу оговориться: то, что фестиваль проходил в Южно-Сахалинске, не значит, что его программа была периферийной и слабой. Наоборот, все картины либо уже имели какую-то фестивальную историю, либо их авторы – небезызвестные кинематографисты на мировом или своём национальном уровне.
Да и в жюри были собраны крупные кинематографические фигуры. Один китайский режиссёр Цзя Джанкэ чего стоит, который в этом году в Каннах получил «Пальмовую ветвь» за лучший сценарий. Великий японский кинопродюсер Дзиро Синдо, сын знаменитого классика японского кино Канэто Синдо, привнёс в работу жюри благородную сдержанность, спокойствие и пристальное внимание к кино и мнению каждого, высказанному за столом во время работы. Я счастлив, что восемь дней общался с этими двумя людьми.
Китайский режиссёр Джанкэ оказался очень классным парнем. Ему едва за сорок, но из-за того, что он совсем маленького роста, он воспринимался совсем как мальчишка. Он очень весёлый… Не делано, по-азиатски улыбчивый, а по-настоящему весёлый. Свободный, азартный и какой-то очень клёвый. Он совершенно не комплексует по поводу своего крошечного даже для китайца роста. Но при всей весёлости и лёгкости он внятно и несгибаемо формулировал свои мнения, с интересом выслушивая оппонента и всегда готов был к содержательному диалогу, что тоже говорит о подлинной свободе, а не о спеси новых героев современного кино – он же безусловно один из главных героев сегодняшнего кинопроцесса. Единственная проблема, которая возникала в общении с ним, это трудности перевода. Если у японского продюсера был очень хороший переводчик, то русско-китайский переводчик из Хабаровска, которого отрекомендовали лучшим из существующих, оказался человеком дремучим, далёким от кино и от какой-либо культуры вообще, да к тому же довольно ленивым и, к несчастью, пьющим. Он не понимал тонкостей, которые возникали, и важности вопросов, которые мы обсуждали. Он не хотел вдаваться в детали, не понимая, чем занимается жюри и для чего всё это нужно. Очевидно, он привык переводить какие-то вопросы, связанные с таможней, оптовыми партиями и прочими важными, на его взгляд, вещами. То есть привык переводить диалог, который, в основном, существует у нас с Китаем. Бедный Джанкэ включал всю свою восточную деликатность, но периодически не выдерживал непонимания, а порой даже изоляции от остальных участников фестиваля и жюри. В такие моменты он вскакивал и пытался обращаться к нам по-английски, но его произношение и незнание остальными английского становились также непреодолимым препятствием для подлинного контакта. Возможно, именно по этой причине он не смог воспринять наши фильмы, представленные в программе. Прекрасный, просто прекрасный фильм Александра Велединского «Географ глобус пропил» он не понял вовсе и искренне переживал оттого, что видел, как радостно и чудесно фильм принимает публика, а он совершенно ничего не понимает.
Русско-японский переводчик, житель Сахалина и в прошлом морской офицер, продемонстрировал безупречный стиль работы и хорошее, если не сказать глубокое знание японского и отечественного кинематографа. А это говорит о том, что диалог между Россией и Японией давно имеет не только оптово-таможенные аспекты и направления.
Я очень впечатлён знакомством и общением с господином Синдо. Это могучий духом и воспитанием человек. Было трогательно видеть, как этот известнейший кинематографист, крупный продюсер и руководитель, несёт зонт над головой своего переводчика, когда у того были заняты руки.
Режиссёр Павел Чухрай и актриса Виктория Толстоганова, мои коллеги по жюри, в моём представлении не нуждаются. Я в составе жюри оказался самым неопытным в смысле кино человеком, да и участвовал в работе жюри в первый раз.
О фильмах-лауреатах – и не только – хочу рассказать отдельно. Потому что они все заслуживают внимания и осмысления. Картина Велединского «Географ глобус пропил» выйдет на экраны уже этой осенью, и я уверен в большом её успехе. Однако другие картины, которые мне посчастливилось или не посчастливилось на фестивале увидеть, вряд ли дойдут до экранов и до вас. Но я всё равно хочу о них рассказать.
Вот только постараюсь за сегодня войти в нужный часовой пояс. Когда перемещаешься на запад, это сделать легче, чем в
2 сентября
Возвращаюсь мысленно к тому, что происходило со мной в течение восьми дней на Сахалине. А происходили со мной, в основном, просмотры фильмов и разговоры о кино. Причём разговоры не простые, не болтовня, а довольно концентрированные и требующие вдумчивости и точности формулировок. Я же общался с людьми, которые связаны с кино, а стало быть, гораздо лучше знают кинопроцесс. Но и от них я услышал то, что сам интуитивно чувствовал и понимал на основе своих хоть и внимательных, но отрывочных киновпечатлений.
От тех, чьё мнение мне интересно и важно, я внятно услышал о практически глобальном кризисе мирового кинематографа, который полностью распался на киноиндустрию, развивающую технологии захвата аудитории, и на так называемое фестивальное кино, которое доступно только киносообществу и совсем немногим въедливым любителям «кино не для всех».
Это разъединение существует и существовало давно. Это разъединение наметилось ещё в незапамятные годы, в момент зарождения и появления первых кинофестивалей. Но в те годы многие лауреаты тех самых фестивалей становились мировыми кинохитами и даже народными фильмами. Сейчас же это редчайшие, точнее, единичные случаи, и то не каждый год. Наоборот. Признание фильма Берлинским или Венецианским фестивалем чаще всего отталкивает публику, сообщая о том, что это будет скорее или прежде всего скучная, возможно кровавая или наполненная острой, но узкой социально-национальной проблематикой картина. То есть картина зрителю непонятная, интересная только профессиональному киносообществу.
То, что происходит на большинстве фестивалей, широкому кругу людей, любящих и интересующихся кино, обычно неинтересно и непонятно так же, как научно-практические конференции.
Сегодняшний кризис фестивального кино наблюдается в том, что кино и сами фестивали заметно ищут новую тему, тренд и идею. Наш небольшой, но гордый Сахалинский кинофестиваль, который носит название «Край света», вполне отразил в своей программе и разговорах общие тенденции и настроения фестивальной палитры мира.
Фестивальное кино уже почти – но ещё не вполне – напилось крови, не нахлебалось гноя и не насладилось несчастьями отдельных бедных или находящихся под религиозным гнётом и тяжестью догм государств. Фильмы из нищих стран Юго-Восточной Азии или с исламского Востока, то есть из стран, где некое кино появилось недавно, где давно не было, а может быть, не было никогда национальной литературы, а если и была философия, то существовала она в незапамятные времена… Так вот, кино из этих стран вызывает у критиков и киноведов, а также у сходящих с ума от полного непонимания, что дальше делать, киномонстров вроде Квентина Тарантино, интерес и умиление. Они готовы видеть в наивных и лишённых всякого художественного содержания простых историях о бесправии женщин в арабском мире или о проблеме проституции в Юго-Восточной Азии какие-то особые смыслы, а в беспомощности этих картин – новый киноязык. Они даже в безыскусном, но не осмысленном, не концептуальном, наивном существовании актёров в таком кино видят особое мастерство и новое слово.
Режиссёры же из таких стран очень быстро понимают эту фестивальную конъюнктуру и немедленно начинают давать фестивальному киносообществу то, чего от них и ждут. И наивность превращается в хитрость, а безыскусная беспомощность – в жульничество.
Очень показательным фильмом, демонстрирующим начало изменения фестивальной конъюнктуры, был фильм филиппинского режиссёра Бриллианте Мендоза «Чрево твоё». Этого режиссёра представляли и ждали на Сахалинском фестивале как фестивальную звезду крупного масштаба. Он за последние годы объехал крупнейшие кинофорумы и запомнился там крайне кровавыми картинами. Мне говорили кинокритики, что самый кровавый фильм Тарантино просто ерунда по сравнению с тем, что снимал Мендоза прежде. А тут он показал печальную и драматическую историю женщины из крошечной филиппинской деревни, которая почему-то, и это совершенно непонятно, любит своего мужа-тряпку так сильно, что весь фильм ищет ему вторую жену. Актриса работает прекрасно, хотя и выглядит среди настоящих филиппинских крестьян и рыболовов так, как если бы Любовь Орлову в расцвете её звёздной карьеры привезли в какую-нибудь сегодняшнюю, настоящую деревню Курганской области, переодели в крестьянский наряд и заставили играть одну из доярок. То, что в фильме долго и подробно убивают живую корову, – не закалывают, а рубят, режут, – чепуха для Мендозы и фестивальной аудитории.