Избранный сосуд Божий. Удивительные подвиги преподобного Серафима Вырицкого.
Шрифт:
В начале 1930 года в заключении оказались сразу три выдающихся петроградских пастыря, профессоры-протоиереи: настоятель Николо-Богоявленского кафедрального собора Николай Кириллович Чуков, настоятель храма Михаила Архангела Михаил Павлович Чельцов и Николай Викторович Чепурин из Покровской церкви в Коломне. Вслед за ними — настоятель Князь-Владимирского собора протоиерей Павел Иоаннович Виноградов, настоятель Спасо-Преображенского собора протоиерей Михаил Владимирович Тихомиров и многие другие известные клирики Петроградской епархии.
Гонители готовили еще один удар — на этот раз по обителям. Воистину Гефсиманской стала для монашествующих ночь на 18 февраля 1932 года. В народе ее так и назвали — святой ночью. В те страшные
В октябре 1933 года власти запретили оставаться в городе правящему архиерею, митрополиту Серафиму (Чичагову), как «не прошедшему паспортизацию». По той же причине город на Неве в скором времени были вынуждены покинуть более 200 священнослужителей во главе с епископом Сестрорецким Николаем (Клементьевым). 5 октября 1933 года на опустевшую кафедру был переведен Преосвященный Алексий (Симанский), возведенный в сан митрополита. От некогда крепкой, наиболее значительной в России епархии в управление ему достались лишь отдельные, истерзанные гонениями осколки.
Даже колокольный звон к тому времени был запрещен. Число действующих храмов сократилось катастрофически. Вот лишь немногие цифры по Санкт-Петербургской епархии. Перед октябрьским мятежом 1917 года на ее территории имелось 790 храмов. Численность белого духовенства составляла около 1700 человек. В самом Петербурге с ближайшими пригородами число православных храмов достигало 495. В 16 монастырях епархии подвизалось 1629 монашествующих и послушников…
К ноябрю 1933 года в городе остался 61 православный храм, число священнослужителей сократилось до 300. Монастыри были полностью разгромлены и разграблены. К июню 1941 года на всю епархию, одну из главнейших в стране, оставалось всего лишь 21 православная церковь, в том числе в самом почти четырехмиллионном городе — только восемь.
Эта страшная картина полностью соответствовала положению Церкви в СССР в целом. К 1939 году в стране оставалось не более 100 храмов, а уцелевшее духовенство почти целиком находилось в ссылках и заточении. Со словами: «Да будет воля Твоя!» — вступали на путь страданий многие тысячи священников и монашествующих. Восходя на Русскую Голгофу, пролили кровь за Христа бесчисленные сонмы мирян. Вечная им память!
В конце 1935 года прекратил существование Временный Патриарший Священный Синод, на кафедрах из всего российского епископата осталось только четыре архипастыря: Заместитель Местоблюстителя патриаршего престола митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский),
Русь от края и до края стала крестным путем для миллионов страдальцев. Казалось, исчерпаны все возможные человеческие силы. Но вера жила. Архимандрит Варлаам (Сацердотский) писал из заключения своей духовной дочери: «Вера-то у нас есть, а для борьбы и страданий у нас еще мало опыта. Ведь одно дело — читать книги, а другое — встретиться с этим же самым лицом к лицу… В моих воззрениях нет никаких изменений или колебаний. Для меня все ясно и непререкаемо, так же твердо и непоколебимо. Быть может, поэтому и хотелось бы мне теперь же умереть, но да будет во всем не наша слепая и страстная, потому всегда ошибочная воля, а воля Всевышнего, святая, непорочная, непогрешимая».
А архиепископ Иларион (Троицкий) незадолго до своей кончины, ободряя других заключенных Соловецкого концлагеря, говорил: «Надо верить, что Церковь устоит. Без этой веры жить нельзя. Без Христа люди пожрут друг друга. Это понимал даже Вольтер. Пусть сохранятся лишь крошечные, еле светящиеся огоньки, когда-нибудь от них все пойдет вновь».
Согласно обетованию Божию о Церкви, «врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:18). Веру спасал Сам Господь. Ни уничтожение монастырей и храмов, ни истребление монашества и духовенства — ничто не могло угасить в душах жажду правды Христовой. В пасхальную ночь с 11 на 12 апреля 1936 года только в Князь-Владимирском соборе Петрограда собралось 17 тысяч человек, там же на рождественских службах 1937 года присутствовало более 15 тысяч человек. В целом же по городу уцелевшие от поругания храмы не могли вместить всех желающих быть на Богослужениях в дни двунадесятых праздников.
А ведь за одно присутствие в храме за Богослужением в то время человек мог легко лишиться служебного положения или даже угодить в ссылку! В одном из специальных бюллетеней НКВД по этому поводу с удивлением отмечалось: «…наши наблюдения фиксируют заметный рост фактической преданности Церкви, выражающийся в увеличении количества исповедающихся и причащающихся…».
Согласно проведенной в стране переписи 1937 года, включавшей вопрос об отношении к православной вере, на него ответили положительно несколько десятков миллионов человек — две трети населения сельского и одна треть — городского, а всего — более половины граждан России.
В истории Церкви не раз случалось, что во времена самых жестоких гонений и упадка веры Господь воздвигал в помощь людям Своих особых избранников — хранителей чистоты Православия. Таким избранником в России 30-х — 40-х годов стал вырицкий старец иеросхимонах Серафим (Муравьев).
Когда святого Епифания, епископа Кипрского спросили, довольно ли одного праведника для умилостивления Бога, он отвечал: «Достаточно, ибо Сам Бог сказал: „Аще обрящете единого мужа, творящего суд и ищущего веры, милосерд буду ко всему народу“». И вот — в то время, когда с куполов сбрасывали кресты, тысячами разоряли обители и храмы, когда в лагерях и тюрьмах томились десятки тысяч священнослужителей, Господь воздвиг в Вырице храм нерукотворный, живой — чистое сердце отца Серафима.
Внешне неприметным, но действенным и обширным было его влияние на современников. Молитвы же старца служили поистине златой нитью, низводящей благодать и помощь Божию в души человеческие. Как важно было знать людям, что во всей этой неразберихе и кровавой круговерти существует островок прочной веры, спокойной надежды и нелицемерной Христовой любви! И каким великим мужеством и упованием на милость Божию нужно было обладать, чтоб написать в ту кровавую пору строки, предрекающие Русской Церкви возрождение и славу: