Избраное
Шрифт:
У Хацревина была превосходная фантазия. Он был выдумщиком в сказочном роде. К историзму Лапина, к его широким реалистическим картинам эпохи Хацревин прибавил мягкую душевную интонацию и изощренность сюжета. Обоих писателей объединяла страсть к путешествиям и глубокое знание Востока. Так появились их совместные книги: «Дальневосточные рассказы», «Сталинабадский архив» и другие.
В то же время Лапин, писатель редкостного трудолюбия, продолжал работать и один.
Когда разразилась Отечественная война, Лапин мог бы эвакуироваться вместе с теми, кто уехал в тыл заниматься литературой. Он уже достиг того возраста, когда писатель начинает меньше
В сторону — неоконченные рукописи! Из-под кровати извлечены запыленные сапоги, на пояс подвешен пистолет, сунута в карман тетрадка. Военные корреспонденты Лапин и Хацревин уехали на Юго-западное направление. И вскоре на страницах «Красной звезды» стали появляться их «Письма с фронта».
С волнением перебираешь сейчас эти газетные вырезки. Они пожелтели от времени, но короткие фразы еще горячи. В них жар боя и пламя горящих хлебов на полях Украины. Как все написанное Лапиным и Хацревиным, эти корреспонденции о тяжком военном лете 1941 года дышат верой в победу, волей к победе.
По своему обыкновению, Лапин и Хацревин значительно раздвинули привычные функции корреспондентской работы. В одной из немногих существующих в нашей литературе статей о работе журналистов на фронте (сборник «Бои у Халхингола») Лапин и Хацревин пишут, вспоминая опыт 1939 года:
«…Часто материал для номера собирали во время боя… Пробираясь но узеньким ходам сообщения, военные корреспонденты записывали в свои блокноты боевую хронику дня. Они наблюдали из окопа за атакой. Им случалось брать интервью, сидя в щелях во время налетов авиации. Дальние и ближние разрывы не мешали сосредоточенной деловой беседе… Вели и политическую работу на передовых позициях… Проводили короткие беседы… о сегодняшнем международном положении, о приеме в партию на позициях, даже о советской художественной литературе…»
Лапин и Хацревин гордились своим родом оружия. В армии во время Отечественной войны работало несколько сот журналистов и писателей. Они шагали рядом с солдатами, они мокли в окопах, вылетали на штурмовиках, ходили на подлодках в неприятельские воды, высаживались с десантами, работали среди партизан в тылу у врага. Как у всякого рода оружия, у них были свои обычаи, свой фольклор, своя честь. Они жили с народом на воине, звали его на бой и сами ходили в бой. Поистине перо было приравнено к штыку. Среди них были Лапин и Хацревин.
Офицер, который видел их последним, рассказывал. Это было осенью 1941 года, под Киевом. На охапке сена при дороге лежал Хацревин. Он был в крови. Лапин склонился над ним, в солдатской шинели, сутулый, с винтовкой за спиной. Они пререкались. Хацревин требовал, чтобы Лапин уходил бег него. Лапин отвечал, скрывая нежность и грусть под маской раздраженности: «Ну ладно, хватит говорить глупости, я вас не оставлю…»
В этом весь Лапин: товарищ, воин, поэт.
ИЗ КНИГИ «ТИХООКЕАНСКИЙ ДНЕВНИК»
Прозрачные
Меня захватило глупое ребяческое чувство. Двери широкого мира раскрылись. Сквозь них я увидел незнакомые земли. Я мог уехать в Панаму, в Гонолулу, в Мельбурн, на Южный полюс. Мог уехать в Канаду, на Камчатку, па остров Врангеля, на Северный полюс. Все преграды остались позади — границы, горные хребты, станционные буфеты, унылые версты, безлесные сопки. Тонкая стена обыкновенного была пробита.
Странно сказать, — все это приходило мне в голову, когда я сел на пароход во Владивостоке и океан был еще скрыт от меня синим щитом Русского острова.
Пасмурное весеннее утро. На воде крутится слабый, бледный туман. Пароход отвалил от торговой пристани и вышел на середину Золотого Рога. По сторонам лежали желтые сумрачные холмы, по которым разбегались серые и розовые дома. Справа — собор, Дальневосточный университет, торговый дом Кунст и Альбер, универмаг ЦРК. Из-за них высовывались нагие сопки и деревянные лачуги. Дальше уползала вверх Пекинская улица, где светились поздние фонарики китайских ремесленников. Как я все это хороню знаю!
В транзитном парту стояли иностранные пароходы, принимавшие грузы соевых бобов. Между ними — от кормы к корме — плыла сонная корейская шампунька с оборванным и тощим гребцом, везшим для заморских матросов нехитрые дары азиатского берега — русскую водку, сибирские огурцы и белые булки. Плоский облезший катеришко просвистел мимо и исчез за одной из пристаней Эгершельда.
Мы обогнули Русский остров за три часа. Японское море развернулось перед нами, неаппетитное и зеленое, как суп из морской травы. Я не думал, что оно такое. Я представлял его синим и сверкающим или по крайней мере блестящим и оловянно-серым. Оно казалось исчерна-зеленым. Я знаю, конечно, что окраска морской воды зависит от множества причин — от температуры и плотности ее, подводных течений, планктона. И, тем не менее, помню, мне было неприятно, что оно обмануло мои ожидания. У меня испортилось настроение. Я принялся развенчивать водяной простор.
Прежде всего мне становится ясным, что такое Тихий океан — этот огромный залив, втекающий в мировую сушу. Разумеется, я вижу теперь, что это залив. Чудовищный затон, шумный, как морская раковина.
В следующее мгновение, однако, я решаю, что и другие океаны ничуть не заслуживают почтения. Индийский океан — винегрет из рифов и пальмовых островков, а Атлантика… Но если взглянуть на географическую карту, для нас станет несомненным, что так называемая Атлантика — не что иное, как узкий и длинный пролив.
Массивы мировой суши расположены в виде обширного полукруга, опоясывающего Тихий океан. С одной стороны — мыс Горн, с другой — мыс Доброй Надежды. Горные цепи полуострова Аляски и Британской Колумбии составляют лишь продолжение цепей Манчжурии и Камчатки.
Теперь, когда все дальние страны достижимы для меня, мне начинает казаться, что поездка по океану — незначительная туристическая прогулка. Океан больше не воплощает бесконечность пространства, обтекающего населенные земли. Он не подавляет меня. Он открыт для меня, а ведь огромным может быть только неизвестное. Океан не кажется мне больше непомерные. Он просто довольно велик.