Издалека (Ралион 4)
Шрифт:
— Не суетись, — раздался над ухом добродушный бас и Тнаммо положил руку ему на плечо. — Всё, ученик. Самое страшное позади. Теперь иди отдыхай, и чтоб ближайшую неделю я тебя в лаборатории не видел.
Хиргол едва не обнял его — настолько сильно кипели в нём самые разные чувства. Но вот улеглись и они. Прежней неприязни к Пятому он почему–то не испытывал, и не мог её вызвать никаким усилием воли. Как странно!
Очень хотелось знать почему, поскольку в его тайном предписании были пункты, исполнить которые в противном случае он просто не смог бы. Хиргол некоторое время прислушивался
— А как же… птица? — спросил он, прежде чем отправился выполнять приказание.
— Пусть живёт, — было ответом. Тнаммо стоял у окна и задумчиво глядел наружу. Неведомо откуда возникший Альмрин стоял у него за спиной послушной тенью. — Она заслужила это, не правда ли?
XI
Чем ближе Гость приближался к западной границе Зивира (которая, если верить Правителю и его соратникам, состояла из топкого, смертельно опасного бесконечного болота), тем сильнее мучили его сомнения.
Прежде всего, сомнения в реальности происходящего. Нет, конечно, он помнил, как его зовут; тайной для него не являлось, кем и чем он был в своём родном мире (вспомнить который, однако, во всей полноте не удавалось). Практически все события, произошедшие с того момента, как он вышел из Ворот (для которых в голове у Гостя постоянно витало другое название), сохранились в его памяти.
Но сам Зивир казался ненастоящим. Нет, не то слово. Неправильным. Хотя и это слово не вполне подходит. Как–то это чувство можно было описать следующим образом: прежний Зивир не мог стать тем, чем он стал.
В этом Гость был уверен абсолютно.
Мысли о том, почему это утверждение казалось ему справедливым, вели к следующему выводу, не дававшему ему покоя.
Всё зависело от того, был ли рядом Правитель со своими друзьями или же Гость оставался один. Звучало это дико… но, вне всякого сомнения, было правдой: когда Правитель был рядом, Зивир выглядел по–другому; когда Гость оставался один (для чего, конечно же, невозможно было дать чёткого определения), Зивир таинственным образом менялся.
Менялся весь. Вплоть до того, что Гость видел вокруг себя. Оставаясь один, он думал о Норруане (произносить это имя не рекомендовалось и в мыслях, но мыслить о противнике иным образом Гость пока не умел) без особой ненависти. Да, противник. Да, разрушающий целый мир и превращающий его в свалку — причём совершенно неясно, зачем. Но и только.
…Он шёл, а лес всё не кончался. Коня он оставил там, где, если верить карте, начиналась окраина равнин, не тронутая магией Владыки Моррон. Но холм сменялся холмом, — и где же болота? Пейзаж вокруг был прекрасен, ничто не предвещало опасности. Охранные амулеты (к которым Гость относился с изрядной долей неуважения) не подавали признаков жизни. Всё в порядке, сообщали они. Здесь Зивир. Настоящий и не отравленный.
Ещё два холма — и Науэр замер от неожиданности. Равнина постепенно понижалась на запад; холм, на котором он стоял, был последним. И у самого горизонта, окружённый полем ярко–фиолетовых цветов, стоял замок. Выстроенный из белого камня. Невыразимо
Вид этого флага ему не говорил ровным счётом ничего.
Вот оно что! — неожиданно мелькнула мысль, хотя Науэр, сказать по совести, не мог понять, о чём именно он подумал. Вот ещё одно доказательство, что Зивир не таков, каким кажется. Что мне говорили об этих краях? Что бы ни говорили, о подобном замке речь не заходила. Вот и отлично. Первым делом я спущусь к нему и узнаю, как там, и что. Жаль, коня оставил далеко… идти к замку, возможно, придётся не меньше часа.
Гость почувствовал себя проснувшимся. Всё предыдущее время, проведённое в Зивире, стало казаться ему тягостным сном — сном больного, которого ещё не отпускает недуг. Сон, протекающий на грани кошмара — где нечто ужасное постоянно находится рядом и выжидает удобного момента, чтобы открыться во всём великолепии.
Он сделал первый шаг, как вдруг из–за спины послышался топот ног (звучал он как–то странно) и возбуждённые голоса. Лязг металла. О небеса, подумал Науэр. Опять они. Немедленно, немедленно отослать их назад!
Он поднял взгляд на замок, путешествие к которому так и не началось, и глазам его предстало, вероятно, наиболее жуткое из превращений, которые только можно себе вообразить.
Замок растаял, рассыпался огромными глыбами и бесследно исчез. Небо из пронзительно–голубого стало серо–коричневым. Не сразу, но постепенно: словно грязь стекла по небесному куполу, пятная его омерзительными разводами.
Воздух наполнился запахами трясины. Гниль, распад, болотный газ, и прочее, столь же неаппетитное. Почва расступилась под ногами и Науэр, издав возглас отвращения, едва не повалился навзничь в поднявшуюся из ниоткуда трясину. Туман сгустился и поплыл вокруг, принимая зловещие, непереносимо жуткие очертания. Глухое дыхание и далёкие всплески донеслись оттуда, где только что красовался замок.
Будьте вы все прокляты, подумал Гость устало, напрягая все силы, чтобы не увязнуть в трясине и поворачиваясь лицом в сторону, с которой он пришёл сюда. Воины Иглы, обеспокоенные и изрядно уставшие, спешили на выручку.
— Вы живы, — обратился к нему ближайший и указал на что–то у самых ног Гостя. Тот взглянул и содрогнулся. Наполовину погрузившись в жижу, перед ним лежала туша существа, являвшегося, несомненно, амфибией. Огромная «жаба» была разрублена почти надвое ударом меча, который — к своему величайшему удивлению — Гость обнаружил у себя в руке.
Он готов был поклясться, что не вынимал его из ножен!
…На обратном пути воины восторженно глядели на человека, который рискнул забраться в болото так далеко — несомненно, выполняя какое–то из поручений Правителя. Шесть убитых амфибий попалось им на дороге — все носили те же следы того же клинка, а ведь каждая из «жаб» продавала свою жизнь не менее, чем за четыре–пять жизней противников!