Издержки хорошего воспитания
Шрифт:
Были тут по большей части американцы, но попадались и ирландцы, и упертые ирландцы, и немногочисленные французы, и несколько итальянцев и поляков, и все они шагали без малейших церемоний, держась за руки, группами по двое-трое, а то и целыми шеренгами, почти всех отличали прямая линия рта и внушительный подбородок, ибо они были братьями ордена иезуитов, основанного в Испании пять веков тому назад суровым воином, который учил своих последователей держать оборону в битве и в беседе, проповедовать и писать трактаты — и выполнять все это, не прекословя…
Лоис вылезла из автобуса на солнечный свет у ворот монастыря. Ей исполнилось
Одета Лоис была изысканно, в дорогой, соответствующий случаю дорожный наряд, однако она не приостановилась, чтобы стряхнуть с одежды осевшую пыль; она сразу зашагала по центральной аллее, с любопытством глядя по сторонам. На лице ее читалось нетерпеливое ожидание, однако там не было той сияющей радости, с которой барышни, как правило, являются на выпускной бал в Принстоне или Нью-Хейвене, — впрочем, тут не бывало никаких выпускных балов, так что это и не имело особого значения.
Она гадала, каков он окажется с виду, узнает ли она его по фотографии. На фотографии, которая висела дома над маминым письменным столом, он выглядел очень юным, осунувшимся и немного жалобным — лишь четко очерченный рот и неловко сидящая ряса послушника напоминали о том, что он уже принял главное решение в своей жизни. Впрочем, тогда ему было всего девятнадцать, а сейчас уже исполнилось тридцать шесть, но по виду и не скажешь; на недавних снимках он казался куда солиднее и волосы у него начали редеть, но образ брата, навеки запечатлевшийся в ее памяти, был образом с той увеличенной фотографии. И наверное, поэтому она его всегда немного жалела. Что за жизнь для мужчины! Семнадцать лет подготовки, а он пока даже не получил сан священника — примет его только через год.
Лоис понимала, что, если ничего не предпринимать, встреча пройдет очень официально. Но она твердо решила, что постарается выглядеть как можно солнечнее, а уж это она умела, даже когда голова раскалывалась от боли, или когда у мамы приключался нервный срыв, или когда ей доводилось быть особенно романтической, любознательной и храброй. Братцу наверняка не помешает заряд бодрости, и уж она его взбодрит, хочет он того или нет.
Дойдя до огромного безликого портала, она увидела, как один человек внезапно отделился от группы и, приподняв полы рясы, бегом бросился к ней. Она заметила, что он улыбается, и выглядел он очень большим и… и надежным. Она остановилась, выжидая, чувствуя, как сильно колотится сердце.
— Лоис! — воскликнул он, и через миг она оказалась в его объятиях.
Ее неожиданно охватила дрожь.
— Лоис! — воскликнул он снова. — Как же замечательно! Ты, Лоис, даже и не представляешь, как я ждал этого дня. Ну надо же, Лоис, какая ты красивая!
У нее перехватило дыхание.
Он явно сдерживал голос, но в нем так и рокотала энергия и та странная, обволакивающая собеседника самобытность, про которую она раньше думала — в семье я одна такая.
— Я тоже ужасно рада… Кит.
Она вспыхнула — скорее от радости, — впервые назвав его по имени.
— Лоис, Лоис, Лоис, — повторял
Голос зазвучал мрачно:
— Как мама?
Она задержала на нем взгляд, а потом сказала то, чего не собиралась говорить, то, о чем твердо решила не упоминать:
— Ох, Кит, она… все хуже и хуже, во всех смыслах.
Он медленно, понимающе кивнул:
— Нервы, да… Ладно, расскажешь об этом потом. А сейчас…
И вот она оказалась в маленьком кабинете с большим письменным столом и что-то говорила низенькому жизнерадостному седоволосому священнику, который на несколько секунд задержал ее руку в своей.
— Так это и есть Лоис!
Он сказал это так, будто слышал о ней уже много раз.
И предложил ей сесть.
Вошли, не скрывая нетерпения, еще двое священников, пожали ей руку и обращались к ней как к «сестренке Кита», и она поняла, что совершенно не возражает.
Они казались невероятно уверенными в себе; она-то ждала некоторой робости или, по меньшей мере, сдержанности. Прозвучало несколько шуток, суть которых она не уловила, хотя остальные громко смеялись, а низкорослый отец ректор называл троицу «старыми унылыми монахами», и эту шутку она поняла, потому что они, разумеется, не были никакими монахами. Ей почему-то показалось, что к Киту здесь относятся с особой любовью, — отец ректор называл его «Кит», а один из священников по ходу разговора не снимал руки с его плеча. Потом — еще одно рукопожатие, обещание попозже зайти угоститься мороженым, и улыбки, улыбки, и какое-то нелепое ощущение счастья… себе она сказала: «Это потому, что Кит с таким удовольствием мною хвастается».
А потом они с Китом шли по дорожке, держась за руки, и он подробно рассказывал ей, какой замечательный человек отец ректор.
— Лоис, — проговорил он вдруг, прервав свои рассуждения, — прежде чем продолжать, я должен сказать тебе, как важен для меня твой приезд. Это… это ужасно мило с твоей стороны. Я ведь знаю, какая у тебя насыщенная жизнь.
Лоис резко втянула воздух. К этому она не была готова. Поначалу, когда она приняла решение сесть в душный поезд и поехать в Балтимор, провести ночь у подруги, а потом повидаться с братом, она внутренне восхищалась собственным благородством, надеялась, что брат не окажется занудой и не станет высказывать обиды, почему, мол, не приезжала раньше, но эта прогулка с ним под деревьями оказалась таким обыденным делом и, на удивление, таким приятным.
— Знаешь, Кит, — проговорила она стремительно, — а я больше ни денечка не могла ждать. Мне ведь было всего пять лет, когда мы виделись в последний раз, и я, разумеется, ничего не помню, так сам посуди, каково бы мне было и дальше жить, почитай, ни разу не видевшись с единственным братом?
— Это ужасно мило с твоей стороны, Лоис, — повторил он.
Лоис вспыхнула — вот он какой человек.
— Пожалуйста, расскажи о себе как можно больше, — продолжил Кит, помолчав. — Я, конечно, в общих чертах представляю, как вы с мамой жили все эти четырнадцать лет в Европе, и еще, Лоис, мы, конечно, переволновались, когда ты заболела пневмонией и не смогла приехать с мамой — погоди-ка, да, это было два года назад, — а потом, ну, я видел твое имя в газетах, но мне было нужно совсем другое. Я ведь почти тебя не знаю, Лоис.