Изгнание Изяслава
Шрифт:
А Селия сидела на подушках в пышно убранной светелке. На ковре около нее лежало ненавистное зеркало, над головой висела золоченая клетка с попугаем. И сама Селия значила тут не больше заморской диковинной птицы, привезенной для забавы русоволосого холодного Вышаты. Рабыня покачивалась в лад мелодии и рассыпала, словно бисер, восточные слова:
Подобна ласточке моя печаль тревожная,
Подобна беркуту моя печаль тревожная,
Терзает душу мне печаль могучим беркутом,
Трепещет, прячется моя печаль, как ласточка...
Вспоминала Селия благоуханные дворцы Хорезм-шаха. Вспоминала, как темной ночью из степи нагрянули разбойники
Изяслав стоит у терема. Песня кончилась. Но в ушах словно еще звучит дорогой голос.
Здесь отрока и застал Турволод, почти силой потащил за собой. Слышались тяжелые удары городского била*. Призывные звуки распластали над толпой медные крылья, взбудоражили ее, завертели.
_______________
* Б и л о - здесь: колокол; вообще то, ч е м б ь ю т,
колотушка.
– На вече!
– раздавались крики, и многосотенная толпа хлынула к вечевому месту - широкой площади. Она закружила Изяслава, как щепку, понесла с собой. Все лица были повернуты к дубовому помосту, на котором стояли посадник Остромир, Вышата, архиепископ, бояре с посохами и несколько купцов в расшитых кафтанах.
Остромир выступил вперед, поднял руку:
– Жалуются гости богатые, купцы немецкие!
– крикнул он.
– Плачутся: воины-де полоцкие побивают. Что будем делать?
Он отступил в сторону. Бояре пропустили вперед немецкого купца с изуродованным лицом. Купец запричитал о разорении, причиняемом полоцкими воинами.
Толпа загудела, закричала вся разом - кто кого перекричит, загремела гневно.
Ударило било - чтоб утихли. Стал говорить архиепископ. Он напомнил о том, сколько горя принесли распри, молвил о послушании и каре небесной. После него говорили выборные златокузнецов и шерстобитов. Один предложил отряжать при караванах усиленные дружины, второй - ходить на Днепр, минуя полоцкие заставы, через озеро Селигер, Волгу, Вазузу, Гжать.
Изяслава потрясло увиденное и услышанное. Посадник спрашивает простых людей: "Что делать?" Выходит, в Новгороде советчики не только бояре, но и гончары, и градоделы, и даже, может быть, смерды. Дивен город и дивен ряд - закон его. Дивен, а верен. Вон сколько советов измыслили новгородцы. Один посадник столькими мудростями не начинен.
Изяслав не знал, что на вече говорят лишь о том, что предлагают посадник и бояре. Он не замечал, что в толпе стоят десятки дружинников, тиунов и подкупленные боярами и посадниками ремесленники и громче всех кричат как раз то, что нужно их господину. Он слышал только, что посадник спрашивает совета у простого люда, и был потрясен этим...
Глава III
РЕЗОИМЕЦ ЖАРИСЛАВ
1
Семилетний мальчик стоял у церкви Софии и жалобно всхлипывал. В двух шагах от него остановился боярин с необычайно мягкими движениями и длинными жилистыми руками. Он спросил у мальчика певучим голосом:
– Отчего печалишься, муже храбрый? Или рать проиграна, или рожь не скошена?
Мальчик невольно улыбнулся сквозь слезы.
Боярин порылся в кошеле, вытащил оттуда витой сладкий хлеб. Отломил кусок, протянул мальчику:
– Откушай, муже. Вкусно?
– Вкусно, - еле-еле ответил мальчонка, давясь большим куском, который сразу же сунул в рот и теперь никак не мог разжевать.
– Ешь, ешь, - проговорил боярин и внезапно спросил: - Пойдешь ко мне жить? Работа легкая, козочек пасти. А с Константином-кровопивцем мы еще расплатимся. Худо ему будет!
Лицо боярина, покрытое сетью морщин, светилось лаской и заботой. У него самого было шестеро сыновей, он очень любил детей. На его подворье всегда находился десяток ребятишек. Боярин ставил их на легкие работы. В свободное время ребята ходили в гости к соседям и всем рассказывали об обидчиках их семей, о резоимцах Константине и Павле, Вартане, о черномазом Гаварии и патлатом Урсе. И всюду дети - ангельские души - расхваливали господина и хозяина, боярина Жарислава.
Услышав обещание отомстить Константину, мальчик доверился неожиданному покровителю. Он подскочил к нему, вложил в сухую сильную ладонь свою грязную ручонку, крикнул:
– Хочу к тебе!
Боярин погладил мальчонку по голове и улыбнулся. В тот же миг его лицо преобразилось от оскала острых щучьих зубов.
2
Мать Изяслава-отрока, Микулиха, как ее называли все на Копыревом конце, доила корову. Подумать только - корова... С тех пор как надорвался на княжьей работе Микула, муж, да вскорости и умер, не только коровы, и козы на подворье не было. А теперь - корова! И к тому же куплена на те деньги, что принес сын с княжьей службы. Тот самый, что держался за материн подол, боясь отойти на шаг, тот самый, что обнимал ее за шею, прижимался мягким тельцем и путался пальцами в ее волосах. И вот сын заработал деньги и отдал ей. Может ли быть у матери большее счастье?!
Глядит не наглядится Микулиха, как упругими струйками бьет теплое молоко из тяжелого коровьего вымени в глиняный корчажек, любуется не налюбуется.
– Ну и радость у тебя, Микулиха, ну и радость!
– слышится от ворот певучий голос.
Корчажек падает из рук Микулихи. Молоко течет на землю - белое мешается с черным. Женщина узнала этот голос. Она медленно оборачивается. Перед ней - улыбающееся лицо боярина Жарислава. Боярин разевает широкую пасть и ласково говорит:
– Бог в помощь, Лаленка. (И ведь не родные, не близкие, а боярин помнит, как ее называли в молодости.) Услышал про твое благоденствие, про удачу сыночка. Твое чадушко у князя - знатный муж. Гривнами князь пожаловал, обогатил. Я и подумал: дай проведаю. За мужем твоим, Микулой, должок запомнился. Шесть лет дожидался терпеливо, знал - в нестатке вы. Нынче ж година подошла. При деньгах ты. У меня и знак Микулы есть на бересте.
Сзади Жарислава стоят сыновья Склир и Мечислав. Высокий, костистый Склир протянул отцу кусок бересты, на котором под двумя рядами букв нацарапан крест.
– Гляди, Лаленка, голубка, - продолжает Жарислав, - две гривны да двадцать ногат взял Микула. Лета текли - резы* текли. За шесть лет натекло...
– Боярин поднял глаза к небу.
– Натекло, Лаленка, три гривны и девятнадцать ногат. А долг платежом красен.
_______________
* Р е з ы - зарубки, метки для счету, т. е. долги.