Изгнание Изяслава
Шрифт:
– Селия, - повторил отрок, протянув руку к ее плечу, и умолк, не решаясь коснуться ее и не находя слов утешения. Жалость скреблась в его сердце, как мышь, а никаких иных чувств эта женщина больше не вызывала.
– Знакомы?
– спросил купец и вдруг, что-то придумав, быстро заговорил: - Если ее полечить, она еще поправится. Будет молодой, красивой. Купи ее, молодец. Доволен будешь. Продам недорого. Купишь?
– Да, - сказал Изяслав и кинул в руки купца свой кошелек.
Он не смотрел, как жадно схватил купец кошелек, как начал считать деньги.
– О, доволен будешь, - приговаривал Фредерик.
–
Не веря своему счастью, Селия наскоро связала узелок с нехитрым скарбом. Изяслав пошел с судна, понурив голову, а за ним - она. Решилась наконец - тронула его за плечо. Отрок остановился, глянул в ее благодарные глаза, отвел взгляд.
– Возьми, - протянул ей купчую грамоту.
Селия даже руками замахала:
– Зачем мне?
– Возьми, - повторил угрюмо.
– Отпускаю тебя на волю. Отныне ты не раба. Вольная...
Она не хотела верить. Опустилась на колени, схватила его руку, лепетала:
– Я раба твоя. Ты мой господин. Мой любимый господин. Тот был злой, нехороший... Я раба твоя, раба.
Селия говорила правду. Она всегда была рабыней: и в роскошных дворцах своего отца, Хорезм-шаха, окруженная толпой служанок, холивших ее тело для будущего мужа-господина, как холят и пестуют скаковых лошадей или овец, предназначенных на убой. По сути последняя из ее служанок была меньшей рабыней, чем она, скованная тысячами правил и условностей. Но тогда душа Селии была гордой - в ней жила тоска по свободе, - и даже этого оказывалось достаточно, чтобы оставаться человеком.
Изяславу стало тоскливо, тошно. Заметались мысли: "Зачем рабу рабыня? А я разве раб? Но и не вольный. Вольный сам дорогу выбирает..."
Он почти забыл о Селии. Но она напомнила о себе. Отрок выдернул руку.
– Прощай. Дарую волю.
Бросил купчую грамоту у самых ее колен и быстро пошел, почти побежал, чтобы не слышать ее зова.
Селия так и осталась стоять на коленях, пока наконец не поняла, что он не вернется. С трудом встала, побрела по дороге. В рабстве с ней случилось самое страшное - тоска по свободе угасла. Теперь свобода в чужом краю страшила Селию больше, чем рабство. Она шла назад к пристани. А за ней в клубах пыли бродяга ветер гнал купчую грамоту.
Глава XVI
ВОССТАНИЕ
1
В то лето Киев напоминал вулкан, который уже начал выбрасывать из своих недр камни. Бояре, отроки, тиуны, опасаясь дубин и камней, ходили по городу в стальных шлемах и кольчугах.
Особенно бурлило Подолие. То тут, то там собирались кучки людей, кричали, гневно жестикулировали, потрясали тяжелыми палками-хлудами.
Каждый день на Житнем торжище распространялись слухи о бесчинствах половцев, гуляющих по Русской земле. Славята сказал своим кожемякам:
– Пора творить вече!
И только сказал, как услышал грозный набат. То, опередив кожемяк, ударили в било градоделы. Не для того они возводили прекрасные храмы и строили города, чтобы их разрушали дикие половцы.
Звон разнесся по всему Подолию, созывая на Житнее торжище оружейников, усмошвецов, кричников, гончаров, кожемяк, седельников и прочих многочисленных умельцев. И Михаил Молот, глядя на тысячи людей, спешащих туда же, куда и он, опьянел от сознания силы и, растянув в улыбке рот до ушей, сказал Верникраю:
– Слезем с печи да покажем себя
Многотысячная толпа собралась на Житнем торжище. Чей-то въедливый голос спрашивал:
– Если князь не может землю охранить, на што он надобен?
Ему отвечал Гром, взобравшись на сооруженный помост:
– Князю и боярам мы платили дань исправно, кормили, поили, чтобы они охороняли нас, чтобы исполняли свою ратную работу. А они с Летского поля сами убегли, нас бросили. Теперь степнякам привольно гулять по нашей земле. Жен и детей угоняют в полон, жгут селения. Того и гляди - сюда нагрянут. А кто в ответе? Князь Изяслав Ярославич, ибо он - голова людям. А коли рукам да ногам плохо, пусть голова и отвечает!
– Гнать его! Сменить!
– слышались крики.
– Святослава над собой поставить! Святослава Черниговского! Он поведет на половцев!
– Всеслав Полоцкий обещал выгоды нам дать!
Все голоса перекрыл бас Славяты:
– Не главное то - добрый князь или худой. Где люди разумны, там и властитель хорош. А где люди шеи под хомут нагнули, и добрый князь иродом станет!
Но снова в толпе послышались крики:
– Битый князь нам не надобен! А Святослав был с Изяславом на Летском поле! Всеслава на княжий стол посадить! Он мудр и смел, степняков прогонит!
Это кричали полоцкие воины и наученные своими господами челядины боярские. Им начал вторить кое-кто из ремесленников.
На помост вскочил маленький сухонький человечек в монашеской ризе и замахал руками, требуя, чтобы толпа его выслушала. Это был книголюб, списчик Иннокентий:
– Летопись говорит: не от поганых зло на землю идет, но от властителей, которых обуял диавол. Слушайте слова недостойного раба Божия грешника Иннокентия. Люди! Испокон веков диавол вселяется во властителей, и тогда они распрями страны рушат. Когда прославленный Цезарь захотел власти в Риме, взял он в свое войско не только римлян, но и галлов, которых перед тем покорил. Это войско повел он на другого римского воеводу, Помпея. Римлян убивали тысячами на одной и другой стороне, а добыча досталась Цезарю. Затем снова римляне убивали римлян, добывая победу императору Октавиану. И так пошло без конца, пока к границам Рима не придвинулись варвары. Но и тогда властители не одумались. Один римский властитель звал варваров против другого римского властителя. Римлян убивали теперь и римляне и варвары, пока наконец варвары не разрушили Рим. А и наши властители не умеют совладать с диаволом. В лето шесть тысяч четыреста пятьдесят третье* жена князя Игоря, Ольга, мстила за мужа своего, древлянами убиенного, ибо не по правде дани захотел. Ольга обманом опоила древлян и приказала дружине рубить их, как рубили римляне братьев своих, чтобы добыть власть царевой наложнице. Иссекли древлян пять тысяч. А древляне разве не русичи, не братья кровные?
_______________
* 945 год.
Толпа ответила глухим гулом. Иннокентий продолжал:
– Сказано мудрыми: "Нет тяжче Божьей кары, чем жена-властительница". Ну да баба и бес - один у них вес. Но ведь и мужи не лучше. В лето шесть тысяч четыреста восемьдесят пятое пошел Ярополк походом на брата своего Олега в деревскую землю и наполнил трупами ров у града Вручий*. А еще через три года пошел Владимир на Ярополка и сотворил сечу между новгородцами и киевлянами. И сотворил голод во граде Родня.