Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1
Шрифт:
Как одно из явлений религиозного опыта, обрядовая песня, по разумению наших предков, исполнена сверх-обычным смыслом и сверх-обычной силой. В ней живет мудрость, т. е. вещее знание, которое проникает в естество предметов более глубоко, чем повседневные суждения людей; и о чем бы ни пела она, хотя бы о том, что живет один миг, ее напев улавливает неизменную суть этой улетевшей были. «Песня каждая - правда, как подумаешь умом», - говорит народ[364], выражая в этих словах свое стародавнее воззрение на поэзию. Как образ правды, песня задумчива, целомудренна и проста. Время бессильно перед нею, и устойчивость ее напева, с его таинственной и прекрасной гармонией, с вольным, но твердым и отчетливым ритмом, не страдает ни от свободного исполнения, ни от колебаний художественного вкуса: в хоровом пении напев допускает бесчисленные варианты, тут же создаваемые подголосками,
Сила древних верований сказывалась не только в складе народной песни, не только в способе ее исполнения и общем облике ее мелодий. Образы, связанные с мифами и появляющиеся в обрядах языческого культа, определяли нередко и содержание песенных строф и самый напев. Доныне в сохранившихся колядках прославляется юное солнце, в подблюдных песнях огонь и вода предвещают судьбу, веснянки закликают огонь на землю. Доныне архаические символы живут в наших старых песнях. Лучина, намоченная в воде и потом зажженная, - образ слияния огня и влаги - служила в культе природы символом жизни; если она горит плохо или потухает, то это «верный знак», что жизнь того, кто ее зажег, обречена на увядание. Тот же образ, с тем же символическим значением определяет содержание песни, известной под названием «Лучинушка», очень любимой народом: она поет о том, как угасает жизнь молодой женщины, о «лучине», затухающей от того, что нелюбовно обошлась с нею грубая свекровь[366]. В песне «Верный наш колодезь» властвует образ чистой ключевой воды, верный источник любви и жизни. Песня рассказывает о случившейся беде: иссякла вода в колодце, померкла любовь... Больше нет древних слов в песенном сказе, они забыты. Однако новые слова, несмотря на всю свою житейскую современность, выражают мысль, сверкнувшую издалека: молодой хозяин устраняет несчастие тем, что привозит из Рязани, Петербурга, Москвы умниц, и ласка их вносит в жизнь новую радость[367].
Если обрядовая песня и в строе своем и в содержании хранит существенные черты древнего религиозного опыта, то мы вправе искать в ней отражение тех чувств, которые загорались в душах язычников и находили себе исход на праздниках священного года. Близость песни к культу природы открывает путь для живого полновесного восприятия религиозных переживаний, скрытых в обрядах русалий.
Обрядовая поэзия русского народа богата песнями, имеющими непосредственное отношение к завершительной мистерии солнечного круга, к русалиям Купалы, озаренным встречей небесных светил. Это - свадебные песни, драгоценные жемчужины мировой поэзии.
Свадебный обряд ныне выделен из круга годовых праздников, сохраняющих следы языческого культа. Но в древности действа этого обряда были теснейшим образом связаны с торжеством летнего солнцестояния, и символика свадебной мистерии та же, что и символика мистерии природы. Огонь и вода участвуют в брачном ритуале, как очистительные силы: через пылающий костер проезжает свадебный поезд, невеста умывается в реке или ключевою водою. В песнях поют о березе, о вербе, и образ древа жизни воплощается в украшенном деревце; на свадебном каравае или над коморой, где этот каравай выпекается, устраивают «рай», полный цветов и птиц, носителей света: кукушка, лебедь живут в этих райских садах; особый почет воздается коню, на голову которого выливают вино, заменяющее медовый напиток древнего времени. К действам свадебного торжества относится и танец «бояр», т. е. дружек «жениха-князя», - символ весенней грозы: жупанами своими «бояре» наводят облако, стрелами проливают дождь, а в блеске их сабель сверкают молнии. Свадьба в понимании язычников есть шествие и завершение весны.
Если большинство обрядов священного года воспроизводит и славит жизнь природы, определенную непреложным законом, и призывает людей к посильному участию в этом деле богов, то свадебные обряды говорят о том, что тайны этой божественной жизни уже приняты в душу человека и ею управляют. Закон солнечного круга испытывается здесь как закон, суд, как судьба человека, и свойства богини-жрицы, творящей весну, переносятся на «княгиню-невесту», главное лицо в свадебной мистерии. Невеста уподобляется воде и солнцу, она кукушка или лебедь в благоуханных садах рая, она белая береза или верба, она прекрасная весна, расцветающая под облачным покрывалом, принесенным
Свадебные песни очень хорошо сохранились, несмотря на то что древность их не меньше, чем древность гименеев Гомера. Религиозный подъем, который переживали язычники в часы русалий Купалы, сообщал многим песням яркость и силу чувства; поэтому так живы они в народной душе. До сих пор древняя песня звучит на деревенских свадьбах; два хора - хор девушек, подруг невесты, хор парней, дружек жениха, участвуют в этой музыкальной мистерии. Содержание песен и порядок их исполнения отражает давнюю языческую старину, то время, когда брак совершался через увод, т. е. похищение невесты женихом. Песни, которые поются девушками на свадебных вечеринках[369], полны отголосками и древнего обычая умыкания, и сменившей его купли невесты; в них слышны страх, борьба и отчаяние, печаль, утешения и зарождающееся счастье370.
Рассказывая о том, как девичье сердце в тоске отрывается от прошлого и все же влечется к новой незнаемой жизни, свадебные песни музыкой звучащих слов касаются душевной глубины, более существенной, чем личное горе. И скорбь крестьянской девушки, вступающей в чужую семью, «в неволю великую, на чужу-дальну ознобну сторонушку», и сказ о драме умыкания, - претворенная в мелодию, - раскрывают самую сущность любви, страдающей в блаженстве своем, и в страдании полной тайной отрады, любви, которая владеет душою, не спрашивая ее согласия на свою власть. «И сердце вновь горит и любит оттого, что не любить оно не может»[371] - и в этой непреложной власти любви - глубинная основа свадебной песни. Осознанная в душе великого поэта правда жизни нашла слова такие же простые и нежные, как прост и нежен древний напев.
Еще определеннее и ярче звучит любовь в тех свадебных песнях, которые поют о ней и в напеве, и в подчиненных ему словах[372].
Такая песня как бы повторяет тайное действо обоготворенных сил природы - огня и влаги: она поет о том, как огненный луч упал в сердце человека, т. е. в глубинный родник его жизни, как в нем вскипела любовь, золотой мед весны[373]; песенные припевы призывают Ладо[374] - весеннее солнце, бога согласия, любви и дружбы.
Так, в просветленной музыке обрядовых песен слышится неумолчный гул первозданных чувств, питавших древнюю мысль о рождении жизни. Мистерия природы, олицетворенная в русалиях и русалке, т. е. мистерия правды, вещей мудрости и единения есть мистерия любви.
Вот что знает о древних тайнах песня-веснянка, которая и теперь, быть может, поется на Русской земле:
«А сама я молода Скинуся вербою, Скинуся вербою, Над быстрой рекою. Плыли той рекою Купцы-торговцы, Стали тую вербу Они сечь, пилить, Стали сечь, пилить, Звонки гусли мастерить. Вы играйте, гусли, Гусли-самогуды, Вы играйте жалобно, Как я, девица, плакала, За старого идучи, На молодого глядючи»...Эти простые слова, эти наивные горестные жалобы оскорбленного сердца сплетаются в поэтический образ на основе древнего религиозного понимания мистерии жизни.
По разумению наших предков, верховный бог пробуждает жизнь природы, даруя ей светящуюся влагу, небесный играющий мед. Крылатая русалка приносит его на землю, и под действием оживляющей силы зацветает древо жизни - береза или верба - и клонится «над быстрой рекой».
Взращенная чудесным напитком богов, верба хранит в себе неиссякаемый источник лада и вдохновенных песен. Они звучат в ее ветвях, им шлет отзывы, им вторит воскресающая жизнь земной природы. Обертываясь вербой и напояясь скрытой в ней живительной влагой, страждущая душа слышит пение весны, и любовь человеческого сердца роднится с любовью, разлитою в водо-огненном естестве просыпающегося мира. Объятое чарами этой встречи, сердце раскрывается для песни: оно поет вместе с природой, поет о том же, о чем шепчут убегающим волнам к ним склоненные весенние цветы.