Изгнанница. Путь к свободе
Шрифт:
Я так и застыла перед открытыми дверцами шкафа, не понимая, куда оно могло деться.
– Оно тебе не подойдет, – послышался от двери старческий надтреснутый голос, наполненный такой печалью, что я вздрогнула.
– Бабушка?
Но она лишь махнула рукой, приглашая идти за собой и направилась в ванную. Я в полном недоумении последовала за ней. Старушка, к моему удивлению, включила с хорошим напором воду, расход которой мы постоянно контролировали и не позволяли себе вот так варварски впустую ее расходовать, и, взяв меня за руку, притянула к себе и начала шептать
– Беги к воде – она скроет следы. Следуй за зеленоглазым, не бойся. И помни: все лгут! Дар – это неплохо. Дар – это дар. А ложь душит тех, кто ею живет.
– Б-бабушка, я ничего не понимаю…
Я смотрела в ее пронзительные почти безумные глаза и отчего-то очень сильно боялась.
– Все, иди! – она внезапно притянула меня еще ближе, поцеловала в лоб и оттолкнула, взгляд ее потух, и она села на край ванны. – Иди, Мэй. И да хранит тебя Господь.
Я вздрогнула – религию в Ковчеге уже давно запретили, люди здесь могли надеяться только на себя и на отцов-основателей. По сути, они, отцы-основатели, которые жили столько, сколько существует Ковчег, и были нашей религией.
Я вывались из ванной, не зная, как на все это реагировать. В голове царил полный сумбур.
Снова вошла к себе в комнату и попыталась найти платье. Но если бабушка его спрятала, то найти его не удастся. Вздохнула. И что за бешеная муха ее сегодня укусила? Но хуже всего, что сама я на самом деле безумно боялась этого дня, хотя и старалась запрятать этот страх как можно глубже. И еще эти сны…
Я мотнула головой, отгоняя неуместные мысли. Нет! Все будет хорошо!
Я снова прошла к шкафу и достала единственный костюм, который еще мог подойти для столь важного дня – обтягивающие белые брючки и короткая кофточка с длинными рукавами, которая оставляла открытым участок кожи выше пояса брюк. С волосами мудрить не стала, просто расчесала их и уложила на одно плечо. Длинные, блестящие густые темные волосы были моей гордостью и украшением.
Я в последний раз посмотрела на себя в зеркало, в котором отразилась миниатюрная брюнетка с карими, почти черными глазами, в которых плескалось беспокойство, выдохнула, взяла сумочку и вышла в коридор.
Мама удивилась, когда увидела меня не в новом платье, но я не стала ей рассказывать о странном поведении бабушки, просто сказала, что так мне будет удобнее. Та лишь покачала головой, и мы отправились на остановку монорельс.
Бабушка провожать нас так и не вышла…
***
В нашем районе было еще не менее двадцати молодых людей, которые собирались проходить церемонию Выбора, и все они шли в окружении своих родственников и явно предвкушали свое взрослое будущее и были сильно возбуждены. Шли среди них и мои одноклассники. Мне же было не по себе, и в вагоне монорельса я старалась ни с кем не общаться и просто смотрела в окно на мелькавшие пейзажи Ковчега.
Наш город большой и состоит из нескольких поясов: Центрального, Делового, Рабочего и Сельскохозяйственного. Но народ их называет проще: Центр, Воротнички, Трудяги и Землеройки, хотя в последнем районе занимались и животноводством, и другими
Их все связывали между собой вот такие вот монорельсовые дороги. Автотранспорта в городе почти нет. Сам город обнесен высокой стеной, по верху которой проведено электричество. Даже представить сложно, сколько времени и ресурсов понадобилось, чтобы возвести эту стену. Но она надежно скрывает жителей Ковчега от всех превратностей мира за его пределами. А там очень страшно – все об этом знают. И как же я боялась, что после церемонии Выбора могу оказаться за этой стеной. Хотя нет, больше всего я боялась обнаружить у себя мутаген и стать чудовищем. Таким существам и правда не место среди людей.
И все же я не понимала Большую охоту, которая устраивалась отцами-основателями уже более ста лет – с самой первой церемонии Выбора. Но людям она нравится, ее ждут и обсуждают потом целый год. Словно эта жестокость примиряет их с положением дел и с тем, что они вынуждены всю жизнь прятаться за стенами города и подчиняться его законам.
Только… Почему просто не отпустить несчастных на все четыре стороны или просто безболезненно лишить жизни? Зачем обязательно так варварски убивать у всех на глазах, а потом еще несколько недель, не прекращая, крутить видео с камер на всех каналах и общественных экранах? «Радуйтесь, что вам повезло»? Или «берегитесь, это может случиться с вашим ребенком»?
Хотя нет, конечно. Отцы-основатели объясняют это просто: людей с мутагеном нужно уничтожать, чтобы они не населяли землю и за его стеной. Только тогда люди смогут жить спокойно. А делается это так демонстративно, чтобы жители не забывали о нависшей над ними опасности и были уверены, что твари мертвы.
И все же я не могла и не хотела принять эту жестокость и смотреть на охоту никогда не ходила, хотя избежать того, чтобы быть в курсе происходящего, не получалось – видео крутили повсюду.
А какой тотализатор разворачивался! Сколько минут проживет каждый бегун? Кто из охотников убьет очередную жертву и как? И еще очень много всяких ставок. Меня от этого тошнило. Наверное, потому, что я всегда представляла себя на месте несчастных, которым просто не повезло.
– Эй, ты чего такая кислая? – подсела ко мне школьная подруга Фая и легонько толкнула плечом.
– Я не кислая, просто задумалась, – обозначила я улыбку.
– Да ну?! Неужели боишься, что у тебя обнаружат мутаген? – с наигранной веселостью спросила она и натужно рассмеялась.
А я посмотрела ей в глаза и внезапно поняла: она боится не меньше. И она, и все эти гомонящие вокруг подростки – все они боятся! И за напускной веселостью и бравадой стараются этот страх скрыть.
– Мы все боимся, Фая, – не стала я играть по правилам лицедейства, в которое она хотела меня втянуть.
Улыбка на мгновение слетела с ее губ, в глазах мелькнули страх и растерянность, а потом она снова слишком громко и наигранно рассмеялась:
– Придумаешь тоже! Ладно, пошла я, а то тут с тобой совсем скиснуть можно! – и, подскочив, вернулась к другим парням и девушкам.