Изгнанник из Спарты
Шрифт:
на мне. Но в нашем союзе нет тем не менее ничего постыдного. Мы любим друг друга, вместе чтим домашних богов, воспитываем наших детей, как и пристало благородным гражданам… В наши дни так живут многие. Мудрые и терпимые в том числе. Я надеюсь, что ты…
Тут Аристона озарило. Он понял, зачем она это делает, зачем она намеренно жертвует своим добрым именем, рассказывая Данаю то, что ему вовсе не следовало знать. Она делала это для него, Аристона. А возможно, и для Хрисеи…
– Тебе не нужно объяснять все это Данаю, дорогая, -
– Клянусь Эросом, он никогда не был поклонником Артемиды! Вот что, Дан, ты лучше расскажи нам, как тебе удалось избавиться от сиракузцев?
– Видишь ли, мой новый хозяин решил - с полным на то основанием, - что от меня нет никакого проку, - рассмеялся Данай, - и продал меня на галеры. Ну и под Кизиком триера, на которой я, как мне казалось, дважды пересек всю ойкумену, была захвачена не кем иным, как самим Алкивиадом. И когда после абордажа началась всеобщая резня, я закричал: “Я афинянин! Спасите меня!”
– И убедил их в этом своим акцентом, - сказал Аристон.
– Вот именно!
– подтвердил Данай.
– Послушай, а как поживала эта тощая мартышка, моя сестричка, когда ты ее в последний раз видел. Аристон?
– Хрис?
– весело прогудел Автолик.
– Да ведь она… Ой! Клео! Клянусь Афиной, ты отдавила мне все пальцы!
– Я тебе всю ногу отдавлю, если ты не замолчишь, о мой прекрасный глупый муж!
– прошипела Клеотера.
– Он ничего не знает!
– О моя госпожа, - произнес Данай серьезным тоном, в котором легко угадывалась насмешка, - наступать на ногу мужу значит подвергать его цензуре, что не пристало в демократическом обществе. Боюсь, что ты начиталась или насмотрелась пьес Аристофана!
– Можешь в этом не сомневаться, Дан!
– простонал Автолик.
– Особенно что касается “Лисистраты”! Подобным методом убеждения она пользуется уже многие годы!
– “Лисистрата”?
– переспросил Данай.
– Этой ко-
медии я не знаю. Я видел “Ахарнян”, “Всадников”, “Облака”, “Ос” и “Мир”, но…
– Значит, ты пропустил “Птиц”, “Женщин на празднике Фесмофорий” и “Лисистрату”, - сказал Аристон.
– Из них “Лисистрата”, несомненно, лучшая.
– Он вкратце обрисовал Данаю абсолютно непристойный сюжет этой комедии.
– В таком случае, твои слова должно рассматривать как гиперболу, Автолик, - заявил Данай, - ибо эти два прекрасных маленьких создания вряд ли выскочили в полном вооружении из твоего лба, подобно Афине из головы Зевса. Кстати, я жду, что вы двое просветите меня относительно того, что произошло в Афинах за время моего отсутствия…
– Завтра, Дан, - поспешно сказал Аристон.
– Твой отряд уже удалился на приличное расстояние. Ну а нарушать строй подобным образом, да еще в день чествования твоего командующего, вряд ли пристало столь опытному воину…
– Ты прав, - согласился Данай.
– Я зайду к тебе завтра, после того как засвидетельствую свое братское почтение Бриму, Халкодону
– Дан, - прямо в лоб выпалил Аристон, - твой отец умер.
– О!
– произнес Данай и, склонив голову, замер на месте. Через мгновение он снова поднял ее.
– В таком случае я принесу жертву на его могиле, - резко сказал он, - хотя я никогда не любил его. Привет тебе, моя госпожа Клеотера! Привет вам, калокагаты, друзья мои!
– О Аристон, Аристон!
– выдохнула Клеотера, когда он отъехал от них.
– Ты должен уехать отсюда! Немедленно! Он никогда не простит, что ты, что она…
– Не беспокойся обо мне, Клео, - сказал Аристон.
Дома Хрисеи не оказалось. Аристон, весьма этим обеспокоенный, отправился разыскивать ее. Он наведался всюду, где она, по его мнению, могла быть, даже к Сократу. Но и там ее не было. Впрочем, как и самого Сократа.
– Кто знает, куда могло занести этого никчемного бездельника, - прокомментировала его отсутствие Ксантиппа.
Удаляясь от этого дома. Аристон подумал, что сварливость Ксантиппы вполне может быть логически оправдана* Ибо для обычной женщины жизнь с гением и праведником, а Сократ, бесспорно, был и тем, и другим, должна быть невероятно тяжелой. Для начала ей приходилось мириться с каждодневным присутствием прелестной Мирты и детей, для нее чужих. Кроме того, ее муж постоянно находился в окружении блестящей молодежи вроде юного Аристокла, прозванного Платоном за его широченные плечи и уже победившего в панкратеоне на последних играх; всевозможных знаменитостей вроде великого полководца Ксенофонта;
ослепительных красавцев, таких, как белокурый, черноглазый Фаэдон, юноша, вызволенный при содействии ее мужа из дома, который пользовался крайне дурной репутацией - что, без сомнения, возбуждало ее ревность, ибо в Афинах истинная красота не имела пола. К тому же, Ксантиппа, естественно, знала, что Феодота, самая известная в то время гетера в Афинах, была очень привязана к старому, уродливому философу, постоянно пользовалась его советами и, по слухам, щедро расплачивалась за них, причем отнюдь не деньгами. И наконец, что, с точки зрения практичной Ксантиппы, было хуже всего, Сократа окружали богачи вроде Аристона, от которых ее муж не согласился бы принять и бронзового обола.
Разумеется, Критон вложил сбережения философа, где-то около семидесяти мин, так удачно, что Сократ со своей двойной семьей имел доход чуть выше прожиточного минимума вне зависимости от того, занимался ли он своим ремеслом скульптора или нет, что вполне устраивало этого веселого старого мудреца, называвшего себя “сводником идей”, “сутенером мысли” и даже “повивальной бабкой мудрости”. Но Ксантиппу, знавшую, что софистам вроде Горгия платили до тысячи драхм за обучение одного богатого юноши, не могли не возмущать ее вечная нищета и полное пренебрежение материальными благами со стороны мужа.