Изгнанник
Шрифт:
Когда Потантен пришел за новостями, ему показалось, что весь дом сошел с ума. Усевшись за большим столом на кухне, все, кто был в доме, пировали, причем все говорили одновременно. Ему пришлось громко крикнуть, чтобы привлечь к себе внимание и продемонстрировать возмущенное удивление:
– Что вы здесь делаете все вместе? Разве месье Гийом больше не нуждается в ваших заботах? – Ваш месье Гийом сейчас спит, как пень, – бросил через плечо доктор. – И мы все заслужили, чтобы немного отдохнуть и повеселиться! Садитесь-ка вместе с нами, пейте и ешьте! В эту ночь мы все выиграли!.. – Он… выздоровел?
– Ну, пока не совсем. Еще много
Эту новость он сразу же громогласно провозгласил на конюшне всем, кого встретил: молодому слуге Виктору и Лизетте, которая прибежала, привлеченная топотом копыт прискакавшей галопом лошади, попросив, чтобы они рассказали об этом и на ферме. Потом на кухне он сказал об этом Клеманс Белек, при этом из ее чрева раздалось радостное клокотание. Только Агнес не появлялась. Поэтому Потантен, полагая, что она выбежит на крыльцо в ожидании его возвращения, был неимоверно удивлен:
– Мадам Агнес куда-нибудь уехала?
– О, нет! – ответила Клеманс. – Она занимается своим туалетом. Думаю, мадам намеревается отправиться к мадам баронессе в Варанвиль…
– Ну вот! А я сам собирался туда ехать! Мне хотелось первым сообщить им эту замечательную новость! Пойди скажи мадам, что я хотел к ней зайти, Лизетта. Но ничего больше не говори, хорошо?
– Не бойтесь, месье Потантен! Я не собираюсь лишать вас удовольствия!
Если Потантен ожидал, что Агнес бросится к нему в объятия, смешав свои слезы радости с его собственными, то он заблуждался. Он был разочарован. Молодая женщина выслушала его с серьезным видом, ему даже не удалось распознать ни малейшей искры радости в ее угрюмом взгляде. Когда Потантен заявил, что доктор Аннеброн отныне спокоен за своего больного, она быстро перекрестилась, а потом встала на колени на специальную скамеечку для молитв, обитую темно-зеленым бархатом и стоявшую рядом с угловым диваном, перед картиной Пресвятой девы с младенцем, висевшей на стене комнаты. Это произведение принадлежали кисти итальянского мастера эпохи Возрождения и было приобретено Гийомом по случаю на ярмарке в Бэйо. Пока Агнес произносила молитвы, Потантен боялся шелохнуться. Он только ждал…
Однако, закончив молитву и встав с колен, мадам Тремэн была удивлена, увидев, что он не ушел: – Что-нибудь еще?
– Да, мадам, извините меня! Я бы хотел вам сказать, что собираюсь отправиться в Варанвиль, чтобы поделиться этой радостью.
– Несомненно, но у меня изменились планы. Раз уж вы собрались туда, так и поезжайте. Разумеется, передайте барону и баронессе самые нежные поздравления от моего имени. И поцелуйте от меня мою дочь.
Это было сказано таким безмятежным тоном, что старый мажордом почувствовал себя совершенно сбитым с толку. Тем не менее он решился спросить:
– Могу ли я сказать Белине, чтобы она готовилась к возвращению вместе с нашей маленькой Элизабет? Без нее в доме так пусто!..
– Я помню об этом, Потантен, но, мне кажется, будет лучше, если она еще на какое-то время задержится там рядом со своим «братишкой». Она ведь изведет нас и все время будет проситься в Амо-Сен-Васт, а это стеснит доктора. Пока ее отец не поправился окончательно, она будет более счастлива там…
– А вы, мадам Агнес, будете ли вы более счастливы без нее?
Приход Жанны Куломб, кормилицы, которая принесла малютку Адама (ему вот-вот должен был исполниться годик), избавил молодую женщину от ответа. Агнес вдруг широко улыбнулась и протянула руки навстречу своему сынишке.– Любовь моя! Ну, как мы себя чувствуем сегодня?
– Не слишком хорошо, мадам. Его беспокоят зубки, он плачет, почти не переставая.
В самом деле, малыш, всегда готовый доказать свое природное добродушие и обычно сговорчивый, на этот раз остался сидеть на руках у Жанны, обхватив ее одной рукой и засунув большой палец другой руки в свой маленький ротик. По его пухлым щечкам катились огромные слезы. Его матери всегда доставляло радость смахнуть эти слезки и приласкать его, но на этот раз ей даже не удалось взять его на руки. Как только она захотела его обнять, он отвернулся, уцепился покрепче за шею своей кормилицы и заголосил. Но Агнес настаивала:
– Иди же к своей мамочке, мой дорогой!..
Те же усилия и тот же результат. Тонкие брови мадам Тремэн высоко взлетели.
– Что с ним такое? – спросила она сквозь зубы. – В первый раз он отказывается пойти ко мне. Раньше он всегда успокаивался у меня на руках. А сегодня…
– Это просто каприз, мадам! Он с утра сегодня все хнычет! Наверное, у него болят зубки, бедный котеночек…
– Почему вы не даете ему корень алтея?
– Дело в том, что он у нас кончился. Я почему-то думала, что оставался кусочек, но в горшочке пусто…
– Могли бы и раньше это заметить! Немыслимо!.. Вы же знаете, что Потантен каждое утро ездит в Сен-Васт, он бы привез вам…
Нервными шагами она мерила комнату, скрестив руки на груди, сильно раздосадованная тем, что маленький сын отверг ее на глазах старого слуги, который только что был готов обвинить ее в том, что она недостаточно внимательна к своей дочери… Кормилица пыталась защищаться:
– Я не знала! Месье Потантен всегда уезжает так рано… И потом, я никогда не позволю себе приказывать ему…
Она и сама едва не расплакалась, а младенец в это время кричал все громче и громче. Это окончательно вывело Агнес из равновесия.
– Сколько разговоров из-за кусочка корня! Он сейчас же его привезет! Вот и все!
Она сказала это таким пренебрежительным тоном, что Потантен покраснел.
– С вашего позволения, мадам, я все-таки поеду в Варанвиль, – сказал он с достоинством, но без тени раздражения. – Что же касается корня алтея, то Виктор или любой другой из слуг вполне справятся с этим делом!