Изгнанник
Шрифт:
– А кто же тогда? Святой дух?
– Нет… Лорна, моя дочь!.. Я думаю, что в глубине своей души она любит меня больше, чем это может показаться. Мое долгое отсутствие и молчание обеспокоили ее. Она обратилась к сэру Кристоферу, которому, она знала, можно довериться. Это скромный человек, даже застенчивый, но Лорна не могла не знать, что он очень привязан ко мне и что он всегда был готов помочь. Она просила его встретиться со мной…
– Значит, она знала, где тебя искать? А ты говорила мне, что никто во всем мире этого не знает.
– Усмири свой гнев, Гийом, и послушайся голоса рассудка! Ты забываешь,
– Ах, твоя мать! Как-нибудь я ею займусь!..
– Под каким предлогом?.. Оставался Кристофер Дойль и его спокойная привязанность ко мне. Лорна выбрала его…
– И ты, ты вышла за него замуж? О Мари! Мари! Как ты могла это сделать? Как только я узнал, где тебя искать, я сразу же бросился к тебе! Я пришел, чтобы вновь увидеть тебя, чтобы обнять…
– И отвезти в Тринадцать Ветров?..
Никогда голос Мари не звучал так нежно, как в ту минуту, когда она задала этот жестокий вопрос. На мгновение у Гийома перехватило дыхание, но он быстро овладел собой, чтобы она не заметила его смущения. Выронив на пол свою эбеновую трость, он медленно подошел к ней и обхватил ее плечи своими большими руками:
– Отвезти куда угодно! – поправил он, сдерживая ее движение отстраниться от него. – Куда именно – я и сам пока не знаю. Но в чем я был уверен, так это в том, что больше не намерен разлучаться с тобой. А в эту минуту я еще меньше этого хочу! Я никогда не любил тебя сильнее, чем сейчас…
– Я замужем, Гийом… и ты женат…
– Какая разница, если ты все еще меня любишь? Мой брак теперь ничего не стоит, да и твой не дороже!..
Он крепче сжал объятия, и Мари, не пытаясь больше освободиться, замерла, закрыв глаза, чтобы раствориться в интимной нежности этой минуты всепоглощающего счастья, которое еще час назад она считала окончательно потерянным. Но когда он попытался найти ее губы, она не ответила, но отодвинулась от него:
– Нет, Гийом! Не нужно… Видишь ли, я была уже близка к тому, чтобы обрести, наконец, покой. Я уже меньше страдала, и мне казалось, что достаточно будет успокоиться, отдавшись бегу времени: пусть проходят и дни, и годы, моя тоска утихнет, и я смогу вновь воссоединиться с тобой там, где, я полагала, ты меня уже ждешь…
– Мари!..
– Дай мне договорить!.. Только что, когда Жозеф открыл мне правду, я бесконечно обрадовалась, но это длилось мгновение, потому что вернулись старые опасения и вытеснили ее: ждать, страдать в разлуке, надеяться, плакать… Нет… больше никогда! Я не смогу больше вынести то, что я вынесла с тобой.
– Ты думаешь, я не страдал?
– Это не наша вина, нежность моя, если мы так любим друг друга! Мы ничего не можем с этим поделать…
– Нет, кое-что мы можем!.. Быть благоразумными в конце концов.
– Наша любовь не создана для этого… – Да, мы были не в состоянии обрести благоразумие, но я… я начинаю осознавать… Я уже не так молода, ты знаешь?.. Бесполезно это не замечать, хотя я все еще молодо выгляжу. Я-то хорошо это знаю, мне
– Я еще старше тебя, но ради тебя готов на любое безумство! Что касается жизни, которую ты не хочешь вести так, как раньше, то…
– Скажи, а если бы ты остался слабым и немощным, ты согласился бы вести такую жизнь?
– Я думал, что ты уехала в Лондон, и… одна только мысль, что я, как обломок судна после кораблекрушения, не буду способен больше ни на что, была невыносима для меня!
– Какой эгоизм! И как мало ты меня знаешь!
– Ты бы любила ухаживать за мной, не правда ли? О, женщины, вы все мечтаете об этом! Но в этом – проявление вашего эгоизма: это так безопасно – немощный мужчина! По крайней мере всегда знаешь, где он находится!.. Мари! Мари! Если уж нам не суждено жить вместе, давай вместе умрем! Сначала исступленно упьемся любовью в лесу или где-нибудь в деревне, а потом уйдем навеки! По крайней мере мы будем уверены, что никому из нас не придется ждать другого на небесах!
– Ты сумасшедший! Это – чудовищный эгоизм! А ты подумал о наших детях? Твои, разумеется, под защитой, а я, я ни за что на свете – даже ради тебя – не покину моего маленького Артура!..
– Ни твоего мужа, я думаю? – горько усмехнулся Гийом.
Неожиданно Мари серьезно, даже сурово посмотрела ему прямо в глаза:
– Это не ложь! Я отказываюсь платить подлостью и предательством за скромную и бескорыстную любовь этого благородного человека.
– Абсолютно бескорыстного? Ведь ты его жена, так? Потрясающая компенсация за такое великодушие!
– Я вышла за него замуж… но я не являюсь его женой в том смысле, в котором ты ожидаешь: он не посмел бы даже попросить меня об этом…
Мари отвернулась от него, и слабость вдруг овладела ею, и она бы упала, если бы не присела на канапе. И тут же разрыдалась…
– Я умоляю тебя, оставь меня сейчас!.. Уходи!…
Хотя произнесенные ею слова поразили Гийома в самое сердце, он не успел на них ответить: одна из внутренних дверей открылась невидимой рукой и вошел маленький мальчик, который, несомненно, разыскивал свою мамочку. И когда он увидел ее, в изнеможении сидящей на стуле, всю заплаканную, он поначалу хотел броситься к ней, но потом заметил рядом с ней незнакомого человека, такого большого и страшного, с лицом, искаженным гневом и страданием. И этот человек нагибался, чтобы поднять с пола палку, конечно» чтобы ударить его мамочку! Наверное, это страшное чудовище! И поэтому с угрожающим криком маленький смельчак бросился на Гийома и схватил его за ногу своими маленькими и пухленькими пальчиками.
– Гадкий! – кричал он. – Плохой!
Гийом не пытался даже остановить его: его мать, которую он так любит, прогоняет его, и его сын – тоже. В этом есть что-то противоестественное… Он поднял на Лекульте, прибежавшего вслед за маленьким Артуром, услыхав его завывания, потухший взгляд и тихо произнес:
– Я возвращаюсь в Париж, мой друг. Прикажите, пожалуйста, подать нам лошадей…
– Да, разумеется, – сказал всепонимающий банкир, – Мы увидимся с вами завтра или потом как-нибудь. Но помните, что вы обещали мне не уезжать сразу в Нормандию…