Изгои
Шрифт:
«Где их найти?» — огляделся вокруг. Дом стоял на окраине города неприметно, на отшибе.
«Долго ждать не придется. Заявятся к ночи», — усмехнулся Горилла.
Когда совсем стемнело, он увидел как к дому проскочили несколько теней. Вот и тихий свист с чердака услышал — сигнал остальным.
Горилла ждал терпеливо и завалился на чердак неожиданно, когда вся кодла была в сборе и каждый верил, что вчерашний мужик ушел навсегда.
Ох и навалилась на него свора! Егор отбивался от пацанов, как когда-то в зоне от зэков. Никого не щадил,
вломил даже дочкам. Эти оказались свирепей остальных.
Вали отсюда,
Линяй, козел! Делай ласты, пока не урыли!
Егор отбросил Ксенью так, что она взвыла не своим голосом. Куда делась жалость? Динку за голову прихватил, крутнув в руке так, что той дышать стало нечем, бросил под ноги. И тут же поймал Чирия, прихватил за горло.
Верни бабки, падла! — взревел так, что у Кольки волосы на голове встали дыбом.
Просрал ты их, дядя! Нету у пизды сдачи! — влепила в пах коленом Динка и, визжа от восторга, вопила: — Отбашлял за все разом! Думал, на халяву прокатишься, благодетель. Получи по самые уши! — вломила ногой в бок. У Егора в глазах заискрило.
Его вышвырнули с чердака как тряпку под свист и вой, под мат и угрозы, но, отлежавшись с час, он вошел на чердак снова и опять метелил кодлу, требуя свое.
Он втоптал в пыль Кольку-Чирия. Пригрозил угробить, если тот не вернет деньги. Он расквасил Червонцу всю наличность, а свору девок загнал в дальний угол, где они, дрожа от страха, уже не смели влезть в жуткую драку, какой им еще не приходилось видеть никогда.
Полтора десятка пацанов вырубил мужик, но оставшиеся наседали. Чего только не было в их руках: ножи и свинчатки, кастеты и колючая проволока, спицы и колья. Егор месил их голыми руками.
Кончай махаться, пацаны! Завязывайте! Хмыря не урывайте! Пусть дышит! — услышал Горилла голос Кольки-Чирия. И тут же кодла успокоилась, расползлась по чердаку.
Одежда на Егоре висела лохмотьями. Весь в синяках и шишках, порезах и ссадинах он вышел из этой драки непобежденным, но и не победителем. Ему уступили, но деньги не вернули.
Ты не лучше других! Твои девки не с добра к нам приклеились! Достала их житуха! Отчим с мамаш- кой все уши просрали попреками. «Лентяйки да неучи, безотцовщина», — слышали каждый день. На жратве их обжимали. Погоди! Мы до них еще доберемся! Тряхнем деревню! За своих! Мы им все вспомним! Тебе слегка вкинули, потому что нет твоей вины в их бедах! Но башлять и впредь будешь! Покуда они дышат в кодле, держать станешь. За все, что они стерпели из-за тебя, мы сняли навар! Жидкий он! Мог бы и пожирней отвалить!
Офонарел что ли? Я сам из ходки! Даже на жратву не оставили ни хрена! — вскипел Горилла.
Это нас не чешет! — оборвал Чирий.
«Думал дочек в семью привезти. Теперь вспоминать тошно», — подумал Егор и услышал:
Дядь! Твои девки как все! Ты за них теперь не думай. В кодле легше, чем поодиночке. Выживут и твои! — увидел Толика. Тот снова сидел рядом.
О скором возвращении домой Егор уже не мечтал. Он оказался среди бомжей на свалке. И единственное, сто берег, так это свои документы. Он много дней искал работу. Но не повезло. Случалось, иногда сбрасывал снег с крыш, помогал горожанам убирать картошку на участках, ремонтировал дачи, заборы, получал гроши. И даже с них умудрялся откладывать в подклад пиджака пятерку иль десятку.
Как тосковал он по своей семье, знал только сам Горилла. Он видел ее во сне. Знал, что ждут его. Но никак
Дочери… Их Егор видел иногда в городе, но говорить с ними уже не хотел. Да и они, смерив его презрительными, насмешливыми взглядами, проходили мимо, случалось, молча, бывало, обзывали грязно. Он понял, им не вернуться в семью. Одичали, озверели, разуверились во всех, озлобились на весь свет.
Кто виноват в случившемся? Егор не хотел ни думать, ни слушать о том.
Единственный из пацановской кодлы — Толик, встречаясь с Гориллой, всегда рассказывал ему о Динке и Ксюшке. Мальчишка невольно тянулся к Егору и уважал его.
В одну из встреч он проговорился:
Мы ждали, что ты засветишь нас в ментовке. Тогда еще, в начале. Но ты не настучал, и все поверили, что и вправду отец им. Только настоящие отцы умеют прощать все, но таких уже мало осталось. Немногим везет. Не все это понимают. И до твоих телок еще не доперло истинное. Когда поймут — кто знает? Может, на погосте. В любом случае опоздают. Но ты ничего от их пониманья не получишь и не потеряешь. Так всегда бывает с теми, кто влетел в бомжи. Скоро сам в том убедишься…
Егор со временем даже не мог вспомнить, почему и зачем оказался он на свалке? О дочках вспоминал крайне редко. Знал, что Динка была подружкой Кольки- Чирия, а Ксюшка — Червонца. Но эта любовь была недолгой. Ее не хватило даже на одну весну. Потом обе пошли по рукам, путались со всеми пацанами подряд. Остановить, удержать, вырвать их из этой грязи он не мог, потому что сам увяз в том же болоте по самые плечи.
Через три зимы он сам себя перестал узнавать. Опустился вконец.
Эй, Горилла! Иди, бухнем на помин души! — слышит голоса бомжей, вернувшихся из города. Ох, как звенят бутылки, как загоношились мужики. Не только бабы, даже старики вылезли из лачуг, чтоб выпить и пожрать на халяву. Не часто такое перепадает.
На согрей душу, Егор! — подсел Толик, приходивший к Горилле иногда просто посумерничать.
А знаешь, рядом с нами, где я раньше жил, бабка одна канала. Ох и жадная была. Будто во второй раз на свет появиться собиралась. Сегодня умерла. Завтра ее хоронить будут. Сегодня все дети и внуки той старухи искали сберкнижку иль деньги, куда она спрятала их? Но не нашли ни хрена. Хотя уверены, ведь копила. Весь дом на уши поставили. Но, видать, покойная умней всех оказалась, притырила надежно: уж коль с собой не взять, так и им никому не достанется. Завтра весь ее хлам сюда на свалку свезут. Сожгут и все на том. А в доме ее внук жить будет. Редкий гад!
А мне зачем про них знать? — удивился Егор.
Сам не знаю. Просто поделился, что жлобы нищими на тот свет линяют. Эту бабку даже хоронить будут в калошах. Другого у нее не было, а покупать не стали.
Как там Динка с Ксюшкой? — перебил Егор.
А что им сделается? Сучкуют. Клеют у кабаков всяких козлов! За бутылку и хамовку. Динка уже нацепляла на себя. Поползли по ней так, что пацаны с чердака выпинали. Ну, купили ей политань — мазь двух сестер. Теперь все, перестала чесаться, а то жрать спокойно не могла. Да и морду ей за это расквасил какой-то черножопый. Подцепил мандавошек и жене приволок вместо ландышей. Та его из дома взашей. Он на Динке оторвался со злости, — рассмеялся Толик.