Изгой
Шрифт:
Он зарычал, все еще ждут ответа, ждут мудрого решения, но как им объяснить, что он прозревает пути народов, но не отдельных человеков? Народ понять проще, чем те песчинки, из которых он состоит.
— Скиф, — проговорил он чужим голосом, — а помнишь, ты сам, своей волей, отказался от обета, данного Колоксаю? И вернул себе право мести?
Все застыли, в глазах полководцев, даже на лице самого Агафирса Олег увидел облегчение и вспыхнувшую надежду.
Скиф рассерженно дернул плечом. Лицо исказилось в злой гримасе.
— То —
Олег ничего не понял, больно сложно и запутанно, но в толпе, похоже, поняли прекрасно. Загудели, кто понимающе, кто разочарованно.
Агафирс сказал грубо:
— Жизнь человека стоит мало, но жизнь племени — бесценна. Отказываясь от мести, ты, дурак, губишь все, что делали Гелон и я. Он создал богатую страну, я — самую лучшую на свете армию!
Скиф сказал:
— Нет. Мой обет — не мстить. А полководец не может не наказывать своих подчиненных. Но я не могу наказывать — это будет понято как месть! Я ведь не знаю, кто именно подсылал убийц, кто плел интриги, кто задумывал, кто советовал, кто подсказывал, кто подавал идеи... Это может быть любой, кого я вздумаю наказать... Да я и сам буду подозревать всех, мстить и мстить до бесконечности! Потому не принимаю тцарский венец. Вообще! Даже Гелонии... А землями Гелона и бывшими твоими землями будет управлять... будет управлять совет каких-нибудь старейшин.
Голос его был тверд. Олег с полнейшим равнодушием понял, что герой сдержит слово. Ничто на свете не заставит его нарушить клятву. Ни люди, ни боги. Но в груди рос холодок и раздвигалась черная бездна. Все его ощущения оказались ошибочны, а видение великой державы — ложны. Нельзя создать великую державу, не обнажая меч.
Агафирс выпрямился. Он был красив, во всем облике проступала гордость. Глаза заблистали, словно именно это был его звёздный час, словно именно сейчас он совершал свое самое великое деяние в жизни.
Его и без того звучный голос грянул как гром:
— Я не могу, чтобы погибла держава. С тебя, дурака, взяли клятву не мстить ни мне, ни тем, кто устраивал заговоры? Так вот знайте все: я один виноват во всем! Я один посылал по твоему следу убийц, я один платил этим убийцам, я один организовал этот поход, а женщины вообще ни при чем, как и эти дурацкие колдуны... Я, только я смог все это совершить!
Его рука метнулась к поясу. В ладони блеснула рукоять длинного узкого ножа. Но он сам не сдвинулся с места, и дернувшиеся к нему с мечами наголо Турч и пара его воинов остановились, ждали.
Агафирс стал еще выше, лицо осветилось, а глаза
— Только я один виноват!
Острие ударило в левую сторону груди. Кольчуга звякнула, Агафирс перехватил рукоять и другой рукой нажал. Длинное лезвие медленно погрузилось по самую рукоять. Лицо начало бледнеть, изо рта брызнула струйка крови.
Но глаза горели победой. Он прохрипел:
— Ты запомнил? Больше нет тех, кому ты клялся не мстить. Всех остальных... можешь карать... по праву...
Он пошатнулся. Октарас и Турч подхватили его с двух сторон. Переглянулись недружелюбно, но вместе опустили на забрызганные кровью каменные плиты.
Скиф еще смотрел потрясенно на старшего брата. Полководцы Скифа и Агафирса молча переглянулись. Агафирса надо будет похоронить по-тцарски и с воинскими почестями. Он и смертью своей спасает будущую державу!
Ибо теперь можно карать любого без оглядки на клятву.
В глазах Турча было мечтательное выражение. Октарас взглянул коротко, кивнул. Похоже, оба уже после крады и тризны по Агафирсу плечом к плечу вели войска дальше. В земли, где сочная трава коням по брюхо, где ветви деревьев гнутся пол тяжестью плодов, где сладкая вода в родниках, а богатые страны забыли искусство войны...
Глава 45
Олег медленно отступил и, держась за их спинами, пошел через площадь в сторону крепости. Навстречу тройка воинов торжествующе гнала, подгоняя древками копий, двух избитых окровавленных мужчин в дорогой одежде, что уже превратилась в лохмотья, Следом за воинами шел Россоха, вздымал горестно руки. В пленниках Олег не сразу узнал Беркута и Боровика.
Крупное лицо Беркута было в кровоподтеках, глаз заплыл, одна рука бессильно висела вдоль тела. Боровик был избит еще горше, от него дурно пахло.
Олег спросил горько:
— Это все, что осталось от Семерых Тайных?
Россоха виновато развел руками, а Беркут с трудом расклеил заплывший глаз, прошептал:
— От нас. Но не от твоей мечты.
А Боровик спросил:
— Теперь ты убьешь нас? Или сперва насладишься пытками?
Это был не вопрос, а утверждение. Олег покачал головой:
— Вряд ли.
— Почему? — удивился Беркут. — Это неразумно, а ты сам всё время твердил, что надо поступать только разумно и правильно.
Олег сказал с тоской:
— Если бы я знал, как правильно!
Боровик смотрел непонимающе. Олег вспомнил его как добросовестного и честного чародея, самолюбивого, но всегда скрупулезно соблюдающего правила. Еще Боровик всегда отличался дивной работоспособностью, умея трудиться по месяцу без сна и еды.
За спиной Боровика Россоха внезапно побледнел, глаза расширились в ужасе, словно его посетило видение грядущих времен. Олег тряхнул его за плечо, Россоха вздрогнул, глаза с непониманием обшаривали грозное лицо человека из Леса.