Излом зла

Головачев Василий Васильевич

Озадаченные комиссары «Стопкрима» переглянулись. Рыков, наверное, лучше других понимал Графа, но по обыкновению промолчал. Зато не удержался от восклицания Владимир Эдуардович:

– Вы, Граф, сегодня философ. Что это на вас нашло?

– Я сворачиваю свою деятельность в «чистилище», – ровным тоном сказал Тарас. – Закончу дела, которые контролирую лично, и уйду. Вы вольны принять в «квадрат» нового комиссара.

Наступило изумленное молчание, которое спустя минуту нарушил Завьялов:

– Вы это… серьезно, Граф?!

– Более чем, – лаконично ответил Тарас.

– Чтоб мне провалиться! – крякнул Боханов. – Вы меня сразили,

комиссар! Ведь это же была ваша идея – создать «Стопкрим». Или вы решили организовать новую контору, где будете лидером?

– Чтобы решать там свои интересы, – добавил Музыка, будучи не всегда в ладах с русским языком, – вроде того дела с магазином «Центр-Мода». Или вы скажете, что не заинтересованы в этом деле?

– Заинтересован, – спокойно пожал плечами Тарас, – но это мое личное дело. Все мы грешны, и, если покопаться, у каждого можно найти…

– Не надо копаться, – мрачно сказал Боханов. – В принципе каждый из нас имеет право на решение каких-то сугубо личных моментов. И все же это нечестно… я имею в виду ваше желание уйти.

– Не согласен, – впервые заговорил Рыков, утонувший в своем кожаном кресле. – В этом мире нет ни честности, ни справедливости, ни сочувствия. Мы имеем дело лишь с человеческими умозаключениями, существующими в узком кругу идей и понятий. Все остальное – тщета и суета.

– У вас слишком математический подход к делу, Герман Довлатович, – проворчал Боханов. – Слишком рациональный, скулы сводит. Ну и что мы теперь будем делать, господа комиссары? Граф, вы действительно собираетесь уволиться из «чистилища» или блефуете? А последствия этого шага вы просчитали?

– Не слишком ли много вы знаете, чтобы вот так запросто встать и хлопнуть дверью? – хмыкнул Глеб Максимович.

Тарас посмотрел на него рассеянно, однако промолчал.

– Давайте не будем опускаться до угроз, – вздохнул расстроенный Завьялов. – Появилась проблема, ее надо решать по взаимному удовлетворению, а не путем внутренних разборок. Предлагаю каждому обдумать возникшую ситуацию и собраться еще раз.

– Разумно, – кивнул Боханов. – Ибо, как говорил какой-то умник: «Всякая проблема имеет решение – простое, удобное и ошибочное» [13] . Не стоит нашему комиссариату ошибаться в таком интимном деле. Ваше мнение, Герман Довлатович?

13

Генри Луис Менкен (1880—1956) – американский критик и публицист.

– Я считаю, Граф вправе решать, с кем ему быть, – растянул в недоброй улыбке бледные губы Рыков. – Другое дело, будет ли нести угрозу нам та компания, к какой он прибьется.

Тарас с любопытством и насмешкой посмотрел на комиссара-пять.

– Герман Довлатович, ведь вы, по сути, свингер [14] , а смеете угрожать. Нехорошо. Мы оба прекрасно знаем, в каких компаниях работаем, и лучше нам обходить острые углы.

Рыков снова улыбнулся, хотя глаза его блеснули остро и предупреждающе. Вступать в дискуссию с Тарасом он не стал.

14

Свингер – член супружеской пары, вступающий в интимную связь с членом другой супружеской пары.

– Э-э,

но ведь свингер… – пробормотал сбитый с толку Боханов, – это, кажется, двойной агент?

– Скорее «друг семьи», – сдержал улыбку Завьялов, знающий точное значение слова «свингер». – Итак, что мы решаем?

– Отложим, – встал хмурый Музыка. – У меня много дел, прошу извинить. Предлагаю не решать с кондачка, встретимся завтра.

Он ушел. За ним, помявшись, удалился Боханов. Завьялов, всегда уходивший последним, вопросительно глянул на оставшихся комиссаров.

– Мы тут кое-что обсудим, – меланхолически обронил Рыков. – Не беспокойтесь, Дмитрий Васильевич, все будет нормально.

Завьялов надел пиджак, поправил галстук, дал распоряжение команде сопровождения и вышел. Горшин и Рыков остались сидеть, словно не замечая друг друга. Потом Герман Довлатович проговорил бесцветным голосом:

– Тарас Витальевич, давайте наконец расставим точки над «i». Я знаю, кто вы…

– И я знаю, кто вы, – спокойно кивнул Тарас.

– Но если до этих пор мы могли контролировать вас, то после вашего ухода из конторы контроль становится проблематичным. А это, сами понимаете, несет угрозу нашему делу. Я имею в виду…

– Союз Девяти.

– Совершенно верно. Вы начинаете мешать нам.

– Это следует понимать как угрозу?

– Я просто констатирую факт. Состояние земной реальности квазиустойчиво, и если вы развернете бурную деятельность по ее дестабилизации…

– Отчитываться вам я не намерен, Герман Довлатович.

– Это нас удручает, Тарас Витальевич. Вы можете случайно нарушить наши планы, и тогда нам придется…

Тарас с иронией посмотрел на собеседника, от которого вдруг повеяло холодом и ощутимой угрозой.

– Договаривайте, кардинал.

– Вы все прекрасно понимаете, Тарас Витальевич. Но насколько я знаю вашу историю, махавидья [15] вам недоступна, не так ли? Вряд ли вы сможете противостоять Союзу долго.

– Во-первых, я не собираюсь воевать с вашим Союзом. Во-вторых, кардинал, насколько мне известно, вам тоже доступен лишь Сатариал, но никак не Цафкиель [16] , не так ли?

Они скрестили взгляды и несколько мгновений обменивались психофизическими ударами, пытаясь прощупать оборону друг друга, потом осторожный Рыков отступил:

15

Махавидья (великое ведение) – метафизическое знание как свойство личности.

16

Сатариал – Дьявольское Понимание; Цафкиель – Размышления Бога (Каббала); в данном случае – уровни внутренних энергий и психофизических возможностей.

– Я не хотел угрожать вам, Тарас Витальевич, но в конце концов вам необходимо будет определиться, с кем вы. От этого будет зависеть ваша судьба, а возможно, и судьба реальности.

– Я рискну пойти своим путем, – равнодушно ответил Тарас.

– Карма риска – не лучшая дорога во Внутренний Круг. А вы ведь хотели бы вернуться, не правда ли?

Тарас встал.

– Прошу извинить, но мне надо идти.

Рыков не ответил, продолжая изучать лицо Горшина, обманчиво тихий, серый, слабый, как мышка. Голос его догнал Тараса уже у порога: