Измена хуже предательства
Шрифт:
Радим: Я прихватизировал коляску теперь буду кататься к вам с пузожителем)
Прилетает сообщение утром, вырывая меня из дремотного сна. Солнце уже во всю светит в окно. Смогла задремать только с рассветом, когда первые лучи дневного светила окрасили небо розовыми красками и мои тревоги, устав, отступили.
На обходе врач направляет на узи. Мое состояние стабильно, самое время посмотреть малыша, заявляет он.
Когда меня только вывозят на скрининг на каталке, навстречу едет Радим на своем обещанном транспорте. Он немного
— Красновский, что вам неймется? Сидели бы в своем отделении.
— Да, как усидеть доктор? Мою жену куда-то увозят, а я ни сном ни духом! — в его голосе явно прорезаются нотки беспокойства.
— Везем на скрининг, нет повода для беспокойства. Все по плану. — терпеливо поясняет врач, монотонно-успокаивающим голосом.
Со стороны Радима слышен шумный выдох.
Врач узист по началу не хочет пускать пациента на коляске в кабинет узи, но после того, как получает мое согласие и узнает, что это мой муж, более благосклонен.
47.2
Радим внимательно следит за манипуляциями врача, его поза напряжена, руки вцепились в подлокотники, того гляди вскочет, чтобы подбежать ближе к монитору и разглядеть нашего малыша, и загипсованная нога вовсе не будет ему помехой.
Врач улавливает напряжение, витающее в воздухе, после недолгих манипуляций сообщает, что мальчик развивается в пределах нормы, напоминает — следующее узи по плану в тридцать две недели, отпускает нас с миром.
На обратном пути Радим ловит мою руку, лежащую на краю каталки и не отпускает до самого лифта. Неудобно ехать в таком положении, но не решаюсь отнять ее, как последнюю соломинку утопающего.
Грузовой лифт достаточно вместителен, но не для каталки с креслом одновременно и нам приходится разделиться. К двери палаты он подъезжает, когда меня уже переложили на больничную кровать. Он в нетерпении крутит колеса туда сюда, в ожидании когда каталку вывезут и ему можно будет уже заехать.
Он едва дожидается, когда освободится дверной проем, вкатывается, запирая за собой дверь. Его глаза светятся, но это всего лишь влага, наполняющая глаза. Нет. Он не плачет. Мужики ведь не плачут. Просто соринка.
— Ты опять сбежал из своего отделения? — ставлю ему в укор, но строгость в голос не получается пустить.
— У меня жизненно важная причина.
Я смотрю как он медленно подкатывает колеса, не решаясь сразу приблизиться.
— Как там пузожитель? Дай хоть поздороваться, — говорит он внезапно севшим голосом.
Не могу ему отказать в такой малости. Делаю приглашающий жест, но совсем не ожидаю того, что он сделает в следующую минуту.
Он приближается к моей кровати. Обнимает осторожно. Утыкается в живот лицом и шепчет:
— Приве-ет, малыш. Я так соскучился.
От его нежных, обнимающих рук и искренних слов, слезы подкатывают к глазам. Я смотрю
— Я был неправ, я признаю свою ошибку, прости меня, пожалуйста, — шепчет в живот словно хочет просить прощения не только у меня, но и у малыша тоже.
Мы лежим так несколько минут. Я боюсь шевелиться и развеять этот момент. Пальчики покалывает, так хочется коснуться его.
Все же не выдерживаю, поднимаю руку и провожу по его волосам. Мягкие и жесткие одновременно.
Радим поднимает на меня взгляд покрасневших глаз.
— Ты же простишь меня? Вы оба?
Строго смотрю на него, пытаясь хмурить брови, но скорее всего у меня ничего не получается. Трудно быть камнем, когда на тебя смотрят его жалобные глаза.
48
— Для начала, хочу знать, что с той девушкой, Ликой?
— Ну зачем, Мариш? — вздыхает Радим. — Я не хочу заставлять тебя переживать все это снова. Я говорил с твоим лечащим врачом, он запретил как-либо волновать тебя.
— Я хочу знать. — упрямо повторяю, в каком-то мазохистком желании закрыть гештальт. — Я не буду волноваться, обещаю.
Смотрит на меня пристально, читая настойчивость в моих глазах.
— Ну хорошо, — сдается он, вздыхает, снова целует мои пальчики и через минутную паузу начинает рассказ, не выпуская моей руки из своей, легко поглаживая пальцы.
— Это странная история. Лика у нас работала давно. К ее работе пререканий никогда не было, все делала четко и по плану. Но был у нее один недостаток. Она всегда много внимания уделяла мужчинам, коллегам. Наша компания не ведет строгую политику харрасмента и это не напрягало до поры до времени. Пока…
— Пока что? — Не выдерживаю не намеренной паузы.
— Пока она не предъявила свою беременность, якобы моим ребенком.
— А были основания считать его твоим? — все же уточняю, боясь обжечься его ответом.
— Мариш, я не хочу ранить тебя, — он перебирает мои пальчики, на удивление это действие немного помогает расслабится. — ребенок не мой, и не мог быть моим.
Сомнений нет, но мне нужно было время выяснить наверняка. Эта манипуляция Лики была для отвлечения меня от работы. Очень важных проектов, которые я курировал.
Я дергаюсь в беспокойстве за него. Как многого я не знала и он утаивал от меня.
— Тише, тише, все в прошлом. — спешит успокоить он. — Сейчас все разрешилось, и она не работает больше в нашей компании. И вряд ли будет работать где-то еще. Наш генеральный позаботился добавить ее во все черные списки, какие можно.
— Мне нужно время, подумать. — отвечаю ему, на самом деле мне нужно время переварить его откровения.
Он подносит к губам мою руку, целует пальчики.
— Думай. — отвечает, глядя прямо в мои глаза, а в его взгляде читается "все уже решено".