Измена, или Ты у меня одна
Шрифт:
Слепнев широко зевал, потягивался и тоскливо думал о том, что все вроде бы неплохо, но если бы ввели послеобеденный сон, было б совсем хорошо.
Сурков, уставившись отрешенными от всего земного глазами в мутную пелену, заунывно вытягивал какой-то бесцветный мотивчик.
Ребров с Хлебниковым притулились в углу курилки, молча попыхивали сигаретами, пуская белые клубы дыма вверх.
Черецкий маялся перед входом — несколько раз доставал из кармана брюк пачку сигарет, потом прятал обратно, обегал взглядом сидящих в курилке, будто желая сказать
Вот пачка вновь очутилась в его руке, и, как бы помимо воли хозяина, от еле заметного щелчка в донышко из нее вынырнул белый цилиндрик. Слепнев, словно завороженный, следил за Черецким. Капли забарабанили сильнее, чаще.
Черецкий размял сигарету, постучал ей зачем-то по тыльной стороне ладони, потом понюхал с вожделением, прикрыв при этом глаза, и сунул обратно в пачку.
— Опять решил завязывать? — поинтересовался Слепнев.
Ответа он не дождался. А Черецкий будто бы вдруг, только теперь заметил Хлебникова, сидящего в углу, оживился, подошел к нему и устроился рядышком, лениво откинувшись на спинку и положив ногу на ногу. Глаза его подернулись дымкой, лицо расслабилось и приняло безучастное выражение, именно такое, какое приводило Суркова в тихий ужас.
Но на этот раз Черецкий на Леху не обращал внимания, видно, ему самому надоело уже подтрунивать над простодушным и безответным деревенским увальнем, и он решил выбрать жертву покрупнее. Не зная, как начать, а может, и просто оттягивая удовольствие, он молчал. И в самом молчании этом таилась какая-то злая веселость, граничащая с открытым вызовом и одновременно с кошачьей вкрадчивостью, с готовностью отступить, спрятать коготки.
Сергею на миг показалось, что, несмотря на неподвижную и внешне миролюбивую позу, Черецкий напоминает собой крупную хищную кошку, приготовившуюся к прыжку. И невозможно было определить, что эта кошка сделает в ближайшую минуту: прыгнет на жертву или же мягко отпрыгнет в сторону.
Черецкий для начала выбрал первое.
— Был у нас в школе учитель истории, — издалека начал он безразличным тусклым голосом, как бы пытаясь подавить зевоту, — мастерюга был, да-а!
Выдержал паузу, ожидая клевки на заброшенную им приманку. Но реакции не было. Все ждали дальнейшего. Слепнев даже протер рукой заспанные глаза и раскрыл их пошире, опасаясь прозевать самое интересное.
— Но с нашим Славиком тягаться — куда ему!
— Да ну? — нарочисто удивленно выдохнул Хлебников.
— Просто в подметки тебе не годится!
— Во дает! — подал голос Слепнев.
— Да-а, — продолжил Борька, — хоть тот и сорок лет науку долбал, но куда там до нашего светили! Славик собственными глазами все видал, без науки допер, вот в чем штука. Это ж надо, как нам повезло! С каким человеком служим! Слыхал, Сурок? У себя в колхозе расскажешь, не поверят! Он же со Святославом лично знаком был, хе-хе, тыщу лет назад познакомился!
По лицу Черецкого поползла самодовольная ехидная улыбка. Он бросил в костер затравку и теперь ждал, что этот костер
Но тот, повернувшись к Черецкому, недоуменно спросил:
— О чем ты, Боря? Загадками говоришь.
И хотя каждый прекрасно понимал, о чем гoвoрит Черецкий, Славкина невозмутимость загипнотизировала садящих в курилке. Никто не мог понять толком, к чему этот разговор, и потому предпочитали не вмешиваться до поры до времени. Лишь Сергей несколько раз бросал в сторону Черецкого раздраженные взгляды, порываясь осадить того. Но и его останавливало, словно какое-то невидимое препятствие, спокойствие Хлебникова.
Напускное безразличие начинало покидать Черецкого — не было того главного, на что он рассчитывал: поддержки в розыгрыше. И оттого розыгрыш этот терял остроту в вообще грозил перерасти в какую-то глупую пустую нелепицу.
— Ты что, забыл, как нам лапшу на уши вешал после отбоя?! — стараясь вложить в голос побольше сарказма, выдавил Борька.
— Ну как же, дедушка, у тебя, наверное, старческий склероз? Я обычно сплю после отбоя, — сказал Хлебников и еле заметно моргнул глазом Слепневу. Тот расплылся в улыбке, дошло. — Может, тебе чего приснилось со дедовской немощи, так это бывает в твоем возрасте, Боря.
— Ага, — сквозь смех процедил Слепнев, — вот мне тоже намедни…
— Ты брось это! — оборвал Слепнева Черецкий, обращался он к Славке. — За дурака меня держишь, за дешевку?!
— А ты?
— Что я?
— За кого ты меня держишь? — На лице Хлебникова не дрогнула ни одна жилка. Он сидел все в той же обмякшей позе.
Черецкий не ответил. Резко поднявшись на ноги, он сунул руку в карман, вытащил оттуда сигарету и нервным порывистым движением поднес к губам.
— И осады не было?!
Вместо ответа Хлебников услужливо протянул зажагалку.
— Значит, ни князя, ни битвы — ничего?!
Славка пожал плечами, спрятал в карман отвергнутую зажигалку. Вздохнул.
— Ну, а ты. Сурок, тоже спал, скажешь? Тоже не хрена не слышал?! — отвернувшись от Хлебникова и ломая спичку за спичкой в тщетной попытке прикурить, выпалил Черецкий. На Реброва он даже не смотрел, ждать от того подмоги не приходилось.
Сурков побагровел, уставился в цементный пол. А потом совершенно неожиданно для все сунул Черецкому прямо под нос сжатый кулак.
— Видал! — сказал он тихо, но с несвойственной уверенностью. — Чирей занудный! Тока обзови еще!
Здоровенный кулак, маячивший перед Борькиным лицом, говорил сам за себя, не требовал пояснений.
Черецкий отвернулся, что-то прошипез сквозь зубы. Теперь он был обнаженным комком нервов — ссутулившийся, вздрагивающий, затравленно озирающийся, потерявший точку опоры.
— Так, значит, это мне одному все приснилось?! — почти выкрикнул он. — Ну, лады!
Он вылетел из курилки под дождь и быстро зашагал к казарме — сгорбленный, с засунутыми в карманы брюк обеими руками, не разбирая дороги и шлепая прямо по лужам.