Измена, сыск и хеппи-энд
Шрифт:
– У меня нет справки из дурдома. Но я не сумасшедшая!
Черные брови Пролежнева тоскливо дрогнули. “Сейчас высадит из машины”, – догадалась Вика и поторопилась продолжить:
– Дело в том, что я уже звонила вам в субботу, и мне сказали, что без такой справки к вам не пустят. Вроде бы какая-то ненормальная уже треснула вас по голове зонтом.
– Не меня, – поморщился Пролежнев. – А у вас тоже зонт имеется?
– Нет, конечно! То есть имеется, только дома. Зачем тратить время на такую ерунду? Лучше о деле! Вам сейчас как можно быстрее нужно попасть в “Грунд”, в службу безопасности – я расскажу, как туда пройти. Попросите, чтоб вам показали запись с камеры слежения на лестничной площадке
– И что же я, по вашему мнению, увижу такого вещественного на этой кассете?
– Некоего Дунина увидите. Вам что-нибудь говорит эта фамилия?
Фамилия говорила, потому что Пролежнев сразу перестал смотреть в окно и повернулся к Вике. Слепящий послеполуденный свет озарил его. Прямой луч солнца сделал его мужественные серые глаза прозрачными, как мелкий ручеек, на дне которого под тонким стеклышком воды видны рыжие и голубые песчинки и камушки. Измученная волнениями и беготней Вика вдруг тупо уставилась на эти песчинки и на суровые брови следователя. Вблизи брови были так же густы и черны, как на экране телевизора. Сразу вспомнился рассказ парикмахерши Люды и множестве мужиков, в салоне красоты чернящих ресницы, усы и прочее. Неужели и этот серьезный занятой человек?.. Неужели и он?..
– Вы что, заснули? Не отвлекайтесь, – нетерпеливо проговорил Пролежнев. – Допустим, фамилия Дунин мне известна. И что?
– На кассете вы увидите Леонида Дунина и меня. Увидите провокацию… не знаю, можно ли так назвать? Даже не знаю, как это рассказывать. Это нужно видеть!
– Вы полагаете, что ваша невнятица достаточный повод для моего вторжения во внутренние дела известной фирмы?
– Это не внутренние дела, – возразила Вика. – Все происходило в коридоре, у лифта. О самом “Грунде” не говорилось ни слова. Вот увидите, что…
– Неубедительно!
Вика со вздохом откинулась на жесткую спинку сидения:
– Как бы вам объяснить? Это такая длинная история! Если я начну с самого начала, то мы потеряем уйму времени, а вам надо прямо сейчас бежать и брать кассету!
– Пока вы мне ясно не изложите, в чем тут дело, я с места не сдвинусь. Придется разойтись в разные стороны.
– Хорошо, я попробую покороче. Мой муж… Но знайте, если вы опоздаете, и кассета окажется в руках людей Дунина, вам придется пенять на себя! Итак, мой муж… Нет, не буду сейчас говорить, как я это узнала, но я узнала, что некие парни застрелили Малиновского. Парни нехорошие, с неодушевленными лицами – бандиты. Плату за свое дело они получили, но потребовали еще и надбавку, они в одном месте встретились с одним человеком, которого зовут Вовой. И представьте, Вова этот, что с бандитами толковал о надбавке, является сегодня к нам в “Грунд”! И это не кто иной, как помощник Дунина! Я понятно рассказываю?
– Рассказываете непонятно, но кое-что я уловил. Дальше?
– А дальше я сложила два и два, и вышло, что заказчик убийства Малиновского Дунин! Разве нет? Я ту же прикидываюсь… не знаю уж кем, да это и неважно!.. подхожу к Дунину и говорю: “Платите скорей надбавку, иначе я ваших детушек за ужином скушаю”. Я это специально придумала, чтоб он решил: я связана с бандой. И Дунин поверил! Он стал бледнеть, буреть и зеленеть. Он заявил, что вопрос о надбавке согласен обсудить! Вечером, в том же “Бамбуке”! Через того же Вову! Все это должно быть записано на кассете, о которой я вам тут битый час рассказываю.
– Буду, – вяло сказал Пролежнев. – Даже если все, что вы тут наговорили, совершеннейшая чепуха. Даже если вы просто почему-либо хотите бросить тень на уважаемого человека. Я буду ее смотреть.
Он неторопливо достал из кармана записную книжку:
– Ваша фамилия? Адрес? Где вас найти?
Записав все это, он поинтересовался, отправится ли теперь Вика восвояси или подождет его в машине. Вика согласилась подождать, только припарковаться попросила не у “Грунда”, а наискосок, у “Топлесс-банка”. Так ей будет спокойнее.
Пролежнева снова пришлось ждать очень долго. Тут-то Вика и пожалела, что, пробегая кафетерий, не захватила там пару бутербродов. Муки голода усиливали душевный терзания. Вика с ужасом предположила, что в службе безопасности по наущению Смоковника и дунинского Вовы уже успели стереть с кассеты ее художества, и тогда… Возможно, и Пролежнев проболтался о том, о чем она ему проболталась (а упомянула она и “Бамбук”, и Вову, хотя не собиралась ничего конкретного сообщать). Вова может про это узнать, и тогда… Главным ее кошмаром было внезапное допущение, что в чертов резной фриз не вделана никакая камера, и Вика ломала свою комедию перед пустой бесчувственной стеной. Кассеты не существует, Дунин не дурак и быстро во всем разберется, и тогда… Вике от таких мыслей сделалось совсем худо. Нет, камера должна быть! Елена Ивановна не могла ошибиться, она все знает! Она даже видела в ванне полунагого подданного Люксембурга! И потом, если Пролежнева нет так долго, значит, что-то в “Грунде” все-таки происходит сейчас? Чтобы отвлечься, Вика позвонила Анютке, категорически велела ей делать уроки, потом отправляться к Шемшуриным. Анютка не узнала ее голос, даже спросила: “Ты не заболела, мама?” Вика только теперь начала сознавать, что вляпалась в дело похуже ангины. А не сбежать ли ей сейчас из опостылевшей “Волги”?
Вдруг рядом появился Пролежнев с каким-то пакетом под мышкой.
– Ну, как? Просмотрели кассету? – робко спросила Вика. Настроение у Пролежнева, судя по бровям, было теперь еще хуже, чем тогда, когда Вика лепетала про справку из дурдома и удар зонтом по голове.
– Н-да, – только и сказал он.
– Вам показали запись? – повторила Вика.
– Показали. Но с боем. Со ссылками на права человека и чуть ли не на трибунал в Гааге.
– А наша фирма европейского уровня. Репутация, как у жены Цезаря, – подтвердила Вика. – Вы знаете, наш босс – подданный великого герцога Люксембургского.
– То-то они в Люксембург и звонили! Я очень удивился. Слава Богу, тамошнее начальство распорядилось не только показать видеозапись, но и предоставить ее правоохранительным органам. Все-таки клятые западники умеют уважать закон и порядок. Это у них в крови!
– Наш люксембуржец русский. Его фамилия Иванов. Его тетка в угловом гастрономе работала. А плечи у него, как у Анны Карениной.
Брови Пролежнева были абсолютно неподвижны (не вследствие ли давней контузии от руки преступника, подумалось Вике). Однако его серые глаза, снова ставшие непроницаемыми при смене освещения, заметно выкатились из орбит.
– При чем тут плечи? Бред какой-то. И то, что я увидел на вашей кассете – тоже бред, – раздраженно сказал он. – Давайте-ка подъедем сейчас ко мне в прокуратуру и там потихоньку разберемся, что означает весь этот цирк.
– Я не поеду, я не обедала. Я сейчас от голода умру, – жалобно сказала Вика.
– Зато я обедал и времени терять зря не намерен. Из буфета нам принесут чай и бутерброды – и приступим.
– Хорошо. Только я не люблю вареную колбасу с салом. И селедки не надо. И не дай Бог, каши, – перечислила Вика на одном дыхании, как это делал привередливый Антон Гузынин.