Измена в новогоднюю ночь
Шрифт:
Чувствую, как каменеет его тело.
– Малышкина! – рявкает он. Замираю в его руках испуганной мышкой. – Это то, что я думаю? – чувствую в его голосе шок.
– М-да, – жалобно всхлипываю.
– Стоп. А рыдаешь ты потому что… не хочешь? – сдавленно и так… как будто ему больно это говорить.
И меня так пронзает этим его разочарованием от моей реакции. Он-то точно хочет, сто раз уже говорил об этом, а я тут… Как ему объяснить? Ловлю его взгляд.
– Я хочу, – вытираю слёзы. – Но…
– Что “но”, – строго.
– Я хотела через годик. Или два, – снова зарываюсь
Чувствую, как он расслабляется, и его плечи начинают подрагивать от смеха.
– Что у меня “там”, Малышечка?
– Бабы у тебя там! – рявкаю зло.
– Какие бабы? – смотрит на меня с недоумением.
– Такие. На работе твоей! Я видела! И всё ути-пути, Гордей Анатольевич, вам кофе-чай, документик подпишите, в декольте моё загляните!
– Аня, – смотрит на меня, как будто в первый раз видит. – Ты чего городишь. У меня мужской коллектив. Бабы только в бухгалтерии. Так там все замужние. А секретарше моей за сорок.
– Ничего не знаю! Я видела! А вот это вот! – трясу тестом. – Признайся, ты это специально сделал, м?
Прячет хитрые глаза. И я сама не понимаю, как меня срывает. Вскакиваю, и всё же луплю его мокрым полотенцем. Он смеётся, уворачивается. Сбегает из ванной, я следом. Но не успеваю ни разу припечатать его от души, как он ловит меня, тащит в спальню, закидывает на кровать, распинает там, придавливая своим весом.
– Тихо, фурия моя рыжая! – зарывается в шею.
А я не хочу тихо! Пыхчу, как паровоз, пытаясь скинуть этого огромного наглого кота. Но это же просто невозможно! А он пускает в ход своё самое мощное оружие. Пока я пытаюсь его укусить и вырваться, он начинает целовать меня в шею, водит языком по мочке уха.
– Моя любимая злючка, – шепчет. – Какие с тобой бабы, ты в своём уме? И потом я свои любимые троечки ни на кого не променяю! – потрошит зубами пуговицы на моей блузке, забирается в декольте и блаженно прижимается к груди. – Я хочу тебя пузатенькую, – спускается ниже, целует в живот. – И чтобы там маленький был. Это моя мечта, – эта нежность в его взгляде и голосе сносит окончательно. И мне опять хочется реветь. Может, это гормоны?
– А ты представляешь, что мои троечки станут пятёрочками! Бидонами с молоком, – прихожу в ужас от этой мысли.
– Так, – смотрит строго. – Истерику отменить! Пятёрочки, это же вообще кайф. И молочко я люблю, – лижет грудь, как настоящий кот. – Дашь пососать молочка?
– Дурак ты! – прыскаю я.
– Это ты дурочка, – целует меня в губы, успокаивающе поглаживает. Это срабатывает, впрочем, как всегда. – Давай ещё раз, в чём проблема? Ты хотела порулить в отделе?
– Да.
– Рули дома. Я тебе разрешаю, – переворачивается на спину, усаживает меня сверху. – Вот прям щас. Это будет твоё законное место.
– Да? – прищуриваюсь.
– Ага, – толкается в меня снизу. – Ты же знаешь, когда ты сверху, я ни в чём не могу тебе отказать.
– А за пределами спальни? – выгибаю бровь.
– А за пределами спальни я буду выполнять твои капризные капризы, обещаю. Но глупости творить не дам! –
– С бидонами? – надуваю губы.
– Ну, это как получится. У меня работала барышня одна, у неё трое пацанов. И вот там бидоны были, я тебе скажу! И с последним она умудрялась в обед сгонять домой, покормить малого и вернуться. Гром-баба! Сейчас, кстати, четвёртого ждёт, в декрет опять сбежала.
– И ты меня отпустишь на работу?
– Я-то отпущу. Вопрос, захочешь ли ты сама. Но Малышечка, согласись, у нас будет время подумать. Давай родим сначала, а?
– Ну да, – вздыхаю, покорно укладываясь у него на груди.
Лежим тихо. Перевариваем новость уже более спокойно.
– Так ты рад? – решаю уточнить.
– Я просто счастлив! А когда ты родишь мне сына, буду счастлив вдвойне.
– А если это будет дочка?
– Втройне!
– Ладно. Куда ж теперь деваться, – вздыхаю. – Пирожного хочу, – вдруг выдаю я. – Того самого, которым ты меня кормил.
– Прямо сейчас? – с сомнением.
– Ага. Ты обещал выполнять все мои капризы.
– Ладно, пойду закажу доставку, – соглашается покорно.
– И массаж! – кричу вдогонку.
– А? – оборачивается. – Массаж? Кажется, меня где-то жёстко наё…
– Не матерись!
– Так, придётся вводить лимит на капризы. Но сегодня так и быть, кайфуй!
Полтора года спустя.
– Людмила Степановна, не давайте Егорке мясо. Ему ещё рано!
– Да какое ж это мясо! Косточку я дала ребёнку, зубки почесать. Глянь, как он смокчет. Не заберёшь! А это о чём говорит? Всё ему пора, да внучик? Развелись умные профЭссора. Понаписали диссертаций, а нам теперь и ребёнка побаловать нечем. Сладкое нельзя, манка – зло, мясо только когда садик закончит. Папка твой вон, котлетки с пелёнок трескал, и глянь какой красавец вырос.
Ещё что-то ворчит, а я вздыхаю. Вот как оставлять на неё Егорку, а? А ведь я уже пообещала, что на работу выйду через пару месяцев.
Я и так уже засиделась. Конечно, сразу после родов выйти – это было глупой идеей неопытной девчонки, которая понятия не имела, что такое дети. Но как только Егорке исполнится годик, я хочу попробовать. Эх, ещё бы от груди его отучить.
Поправляю вырез. Да, грудь моя увеличилась, но Гордей в восторге. И за молочко они с сыном иногда вступают в драку. Егорка такой же собственник, как папа, и никого ко мне не подпускает. Иногда даже собственного отца.
– Па-па-па-па, – бормочет малыш, указывая на дверь.
– Да-да, скоро папа с работы придёт и с тобой погуляет. Ты поспишь, и он как раз вернётся.
Егорка уже привык. Он любит прогулки и всегда ждёт папу, чтобы отправиться на детскую площадку.
– Так, мне пора, – собирается свекровь. – И так я у вас засиделась. Борща сварила, утку запекла, теперь вы точно с голоду не помрёте. Всё. Иди ко мне, мой сладенький, бабушка тебя поцелует.
Егорка охотно ползёт к бабушке. Та его подхватывает, тискает, малыш заливается.