Измена в прошлом
Шрифт:
Тонкие ручки сумок из цветной болоньевой ткани, больно врезались в ладони, и я с благодарностью вспоминала современные шоперы с их длинными ручками, которые можно было повесить на плечо.
Вспомнила, как вот так-же таскала нагруженные продуктами, эти же самые сумки, от мамы и бабушки, а рядом плёлся и хныкал маленький Серёжка, просясь на ручки.
" Гуманитарная помощь", как, смеясь, называла бабушка эти неподъёмные баулы. Сложные были времена, тяжёлые. И для нас с сыном девяностые стали бы наверняка голодными, если не постоянная помощь родных. Паша исчез из нашей жизни, не прощаясь и навсегда. Первые два года мне
Я так увлеклась воспоминаниями, что не сразу увидела быстро идущего ко мне навстречу Пашку. Только когда до него остался десяток шагов, заметила высокий силуэт и от неожиданности остановилась.
– Привет! – за пару секунд Паша преодолел разделявшее нас расстояние и подхватил из моих рук сумки.
– Тяжёлые. – машинально сказала я и потянула их на себя обратно.
– Поэтому дай мне. – снисходительно, как глупому ребёнку, объяснил мне с улыбкой Паша.
Точно так же всегда говорил мне сын, когда я пыталась отобрать у него тяжести. И голос, и интонации у них были совершенно одинаковые, настолько похожие, что я невольно заглянула Пашке в лицо, убедиться, что это именно он, а не наш сын. Пашка, в ответ на мой взгляд, только вопросительно приподнял бровь.
– Я приехал к вам, а тётя Мила сказала, что ты ушла к бабушке. Я сюда побежал. Я соскучился. – потянулся он ко мне, пытаясь поцеловать на ходу. Я неловко отстранилась и усмехнулась.
– Упадёшь сейчас. Смотри под ноги.
– Скучала по мне?
– Угу. – негромко буркнула в ответ.
Вот ведь нахал самонадеянный! Мне и без него в эти дни было о чём думать и переживать.
– Родители приедут на свадьбу. Спрашивали, что нам подарить.
Я только плечами пожала. Знала, что не приедут. Они были против того, чтобы Пашка женился на мне. Вот уж, наверное, обрадовались когда мы всё же развелись, и он вернулся к ним.
Шли молча, и я время от времени тайком смотрела на Пашку. Он бодро шагал и о чем-то думал, кривя красивые губы в довольной ухмылке. Время от времени поглядывал на меня с нежностью и любопытством.
И это всё было так странно. Он и я. Снова молодые и красивые. Беспечные. Ну Пашка, по крайней мере, точно. Идём рядом, как раньше. Задеваем, иногда, друг друга рукавами. Двухметровый, широкоплечий Пашка и я, едва достающая ему до подбородка.
В его руках я всегда чувствовала себя маленькой и тоненькой тростинкой. Несмотря на разницу в габаритах, мы совпадали с ним как две половинки кулончика-сердечка. Каждой выемкой, каждым выступом. Стоило прижаться друг к другу, и мы становились одним целым, бьющимся в унисон, сердцем.
Мысль, что весь день копошилась в моей голове, но не желала оформляться во что-то внятное, вдруг стала обретать чёткие очертания и, в конце концов, вспыхнула в моём сознании ярким огоньком – вот она я, молодая и вот всё ещё влюблённый в меня Пашка, и значит, Серёжка тоже может родиться!
Эта мысль сначала тревожно задрожала где-то в глубине, загудела внутри меня, закипела, пузырясь, и, наконец, вырвалась наружу обжигающим гейзером.
Сын ещё не родился, но МОЖЕТ!
Глава 11
Это место уже давно перестало вызывать
Это была чистая случайность. Мы никак не могли столкнуться. Я должна была быть дома с сыном, а Пашка на тренировке. Но какие-то высшие силы, судьба, или кто там ещё, привели нас в одно время в одно место. Именно с этой секунды наш счастливый мирок, полный любви и доверия треснул и неудержимо рассыпался на осколки.
– Остановка – бассейн "Спартак" – гундосо прозвучало объявление в динамике. Я оторвалась от любования покупками, лежащими в пакете, подняла взгляд и увидела Пашку, стоящего на остановке в стайке парней. Они что-то бурно обсуждали и смеялись, толкая друг друга плечами.
Я уже радостно подняла руку, чтобы постучать ладонью по трамвайному окну, привлекая его внимание, но не успела. В компанию парней вихрем ворвалась девица и с разбегу запрыгнула на Пашу. Ребята отступили на шаг, смеясь и что-то говоря, а Пашка подхватил девицу по задницу, чуть подбросил повыше, удобнее устраивая на себе. Я её знала – Лариска Петренко, или Лорка, как её звали в нашей общей компании. Она обхватила моего мужа ногами, скрестив их у Пашки за спиной, и, держась за его плечи, поцеловала. Буквально взасос.
Друзья так не целуются. Да и не запрыгивают на чужих мужчин.
Трамвай, лязгнув железными дверями, тронулся, удаляясь от остановки и стоящих на ней людей, а я, выворачивая шею, всё смотрела и смотрела на то, как мой муж целуется с другой. Раздавленная и оглушённая случайно увиденной сценой.
Понадобилось несколько лет, чтобы картинка стёрлась из моей памяти. Чтобы я смогла спокойно проезжать мимо этой остановки и даже не замечать её, занятая своими мыслями. А первые годы я просто старалась смотреть на противоположную сторону дороги, лишь бы не видеть кованый забор и здание бассейна за ним.
Сейчас, выйдя из трамвая, я оглянулась и поймала себя на мысли, что ищу глазами ту самую картинку – парней, возвращающихся с тренировки и бегущую к Паше Лариску. Трамвай, как и тогда, лязгнул закрывающимися дверцами у меня за спиной и застучал колёсами по рельсам. Я тряхнула головой, сгоняя морок и решительно зашагала к бассейну. Ночью у меня родился план, и я была намерена его исполнить.
После того, как вчера Пашка ушёл от нас, с нагруженной моей мамой сумкой с пирогами и картошкой, я полночи ворочалась в постели, путаясь ногами в тяжёлом одеяле, и не могла уснуть. Я была возбуждена. Во всех смыслах.
Мы целовались. Пока мама готовила на кухне ужин и заодно собирала бедному, одинокому студенту сумку с продуктами, мы тискались в моей комнате.
Паша, как он всегда умел, с совершенно серьёзным лицом поговорил с мамой о предстоящей свадьбе, а потом утащил меня в комнату, закрыл дверь и накинулся с поцелуями. Отпихнуть его, не наделав лишнего шума, было невозможно, и я сдалась, решив "а почему бы и нет?".
Я совершенно не чувствовала отторжения, которое возникает, когда ко мне, даже случайно, прикасается чужой человек. А Паша прижимал меня жарко, нетерпеливо, и я чувствовала себя дома. Так тепло и безопасно, что хотелось сдаться. И тепло это разливалось по венам, наполняло каждую клеточку, расслабляло, размывало стену моего отчуждения.