Измена в прошлом
Шрифт:
– Представьтесь!
– Чё? – изумлённо колыхнулся под мятой, замусоленной рубашкой мент.
– Представьтесь как положено. С кем я разговариваю? – во мне проснулась взрослая я.
Второй милиционер – молодой, худенький, вытянулся в струнку и звонко отрапортовал:
– Младший сержант Ковалёв.
Толстяк нахлабучил засаленную фуражку на лоб и быстрым, чисто формальным жестом отдал честь:
– Сержант Иващенко. Что тут у вас произошло?
На этом мой запал кончился. Я снова задрожала
– У меня муж пропал.
– Утонул. – деловито поправил меня Иващенко.
– Он не мог утонуть. – согласиться с формулировкой милиционера, это как признать Пашину гибель. Я в неё не верила. – Паша – прекрасный пловец, спортсмен, будущий чемпион страны.
– Вот такие и тонут, как правило. Слишком самонадеянны. Думают, что им море по колено. – грузный Иващенко снова снял фуражку и вытер лоб платком. – А река, между прочим, вам не бассейн. Тут течение. И вообще... зачем он в воду полез?
– Паша мальчика спасал... – я уже едва сдерживала слёзы.
– И где мальчик? – заглянул мне через плечо в воду Иващенко.
Так и хотелось спросить его: " Сержант Иващенко, ты дурак? ", но я сцепила зубы. Пускай сам додумывает.
Не дождавшись ответа, милиционер грузно развернулся и пошёл к УАЗику, бросив через плечо:
– В машину пошли, протокол заполнять.
Худенький сержантик взял под козырёк и приглашающе махнул мне рукой в сторону жёлтого с синей полосой автомобиля:
– Пройдёмте в машину для составления протокола о происшествии.
Бумажная волокита выпила из меня последние силы. К концу я уже ничего не соображала, механически диктовала наши с Пашей данные и мечтала поскорее остаться один на один со своими переживаниями. Уйти с места я не могла. Казалось, что оставляю Пашку здесь одного. Понимала, что это бред и моё стояние на берегу ничего не решает, никак не поможет, но сердце рвалось к мужу. Где он сейчас? Жив ли? Всё говорило за то, что погиб. Но смириться с этой мыслью было невозможно.
На мои слова, что побуду ещё на набережной, милиционеры переглянулись между собой, и Иващенко скомандовал водителю ехать на наш с Пашей адрес. Я ничего не смогла сделать, только смотрела в окошко машины, как удалялась чугунная ограда и глазели на нас рыбаки.
Ещё за дверью услышала, как в прихожей разрывался от звонков телефон. Трясущимися руками открыла замок и, ворвавшись в квартиру, схватила телефонную трубку.
– Юля...
Родной голос на другом конце провода отнял последние силы и я опустилась на пол, глотая слёзы.
– Мам... Мама... – задыхалась я в плаче.
– Юля, мы с бабушкой ждём вас. Обещали приехать после обеда, а сами дома сидите. – с упрёком возмущалась мама. – Бабушка пирогов напекла, мы тут стол накрыли.
Я громко всхлипнула.
– Юля, дочка, ты плачешь? –
– Паша... – страшное слово не желало произноситься, квадратным кубиком кувыркалась в горле, царапая углами. Буквы, как грани вертелись, смещались, перемешивались и никак не выстраивались в нужном порядке. Я только громко всхлипывала и глубоко дышала, пытаясь сдерживать рыдания.
– Господи, Юля, да что случилось? Что-то с Павлом?
– Он пропал, мам. Прыгнул в реку за мальчишкой, его спас, а сам... – сумбурно, икая на каждом слове, попыталась донести информацию.
– Утонул? – испуганно прошептала мама, и я разрыдалась.
– Мы сейчас приедем. – после небольшой паузы выдавила мама, переварив услышанное, и уже более решительно и успокаивающе добавила: – Юля, доченька, держись. Родная, не плачь, мы сейчас приедем с бабушкой.
Мама положила трубку, а мне вдруг стало легче. Я не одна.
И сразу захотелось действовать, что-то предпринять, двигаться. Я решительно вытерла слёзы и достала из тумбочки в прихожей телефонную книгу. Открыла её на странице "медицинские учреждения" и начала планомерно обзванивать все больницы города.
За окном уже совсем стемнело. Где-то на кухне возилась мама. В бессмысленных попытках накормить меня, звенела посудой и разогревала остывшие пироги, которые они привезли с бабушкой. Я, поджав ноги и обняв подушку, сидела на диване и тоскливо смотрела в тёмное окно.
Телефонные звонки в больницы и милицию не дали никаких результатов. Никто ничего не знал. Пациент, по описанию похожим на Пашу, не поступал. В милиции раздражённо посоветовали просто ждать.
А бездействовать и тупо ждать было невыносимо.
– Юля, а что в милиции сказали? – сидевшая в кресле напротив меня и скорбно поджавшая губы бабушка, словно очнулась от тяжёлых дум.
– Сказали, что позвонят, когда что-то станет известно.
– Не найдут. – удручённо покачала головой ба. – Такое течение сейчас. Бог его знает, где он через пять дней всплывёт.
– Почему?! Почему вы все так уверены, что Паша утонул? – чтобы в отчаянии не сорваться с бранью на родного человека, я вскочила и метнулась в ванную.
– Юля, – выглянула из кухни мама, – выпей хоть чаю. Я пирог разогрела. Покушай, силы тебе понадобятся.
– А-а-а! –не выдержали мои, напряжённые до предела нервы, и я рванула на себя дверь ванной, чтобы спрятаться за ней. В этот самый момент ожил дверной звонок в прихожей. Секунду мы, замерев, смотрели с мамой друг на друга. Звонок коротко звякнул второй раз, и я, чуть не сбив, стоящую на пути маму, держащую кружку с горячим чаем, метнулась к входной двери.