Измена вопреки

Грей Лара

— Просто, чтобы ты была счастлива… даже без меня… Понимаешь?

Нет, нет, нет!

Я отказывалась понимать счастье в мире где не было Матвея. Не такая у меня должна была быть жизнь. Не такой финал меня ждал.

Не меня…

Нас.

Я обхватывала себя руками, уже лёжа на боку. Баюкала внутри ещё совсем маленькую жизнь, которая не как моя получится корявая вся, израненная миром снаружи.

Нет.

Только не это.

Я почти решилась. Я почти хотела сказать. Прошептать о самом невероятном чуде. Чтобы и Матвей тоже все знал. Мне оставалось так немного. Всего-то пошевелить

губами, выдавить из себя тёплые, пышущие жизнью слова. Но вместо этого телефон мигнул экраном в последний раз, так и оставляя мне фразу:

— Ты станешь папой…

Когда я поняла, что произнесла это пустоте, желание сесть за руль, уехать в город, ворваться домой и закричать, мешая слёзы с радостью, стало непреодолимым. Но я не спешила. Уговаривала себя, что ночью в ливень, нельзя никуда выбираться. Нельзя подвергать себя опасности.

И уговорила.

Утащила с собой в спальню гирлянду. Растянула ее вдоль шкафа, чтобы ночные монстры боялись пробраться ко мне. Переодевшись в пушистую пижаму и натянув белые вязаные носки, залезла под одеяло, ощущая сырость постели в доме, где не хватало тепла.

Снилась зима с ее белёсыми росчерками на окнах. С изморозью на стволах деревьев, с инистым, чуть горьковатым от холода, воздухом.

Это все было здесь. В этом доме возле Северного моря.

Матвей вошел в дверь с большой вязанкой дров. На вязаном свитере остались прилипшие к шерсти кусочки коры.

— Ксю, всего лишь приедут две пары, а это уже третий салат, который мы не знаем куда деть… — укоризненно ворчал Матвей и обнимал меня сзади, утыкаясь холодным носом мне в шею и вдыхая мой аромат, который накануне Нового года смешался с корицей, душистым бадьяном и гвоздикой. К нам должны были приехать друзья. И я очень нервничала, что меня могу воспринять плохой хозяйкой, поэтому всего делала с избытком.

— Я знаю. А это всего лишь третий салат весом триста грамм…

Матвей выдыхал мне в шею и щекотал тонкую кожу едва проклюнувшийся щетинной, чтобы в момент развернуть к себе лицом и коснуться губами губ. Его были холодными, с привкусом крови, потому что на морозе муж всё-таки разодрал маленькую трещинку. Мои — тёплыми, с привкусом вишнёвого варенья, которое я облизнула с пальца, когда пропитывали коржи для торта. Матвей никогда не любил брать силой, напористо вторгаться. Он всегда целовал так, словно заранее обещал небывалое наслаждение. Медленно, чувственно, задевая языком каждый миллиметр моего рта. И я тонула в этих ощущениях. Слишком нежных для нескольких нет брака, слишком трепетных для долгой супружеской жизни.

Тот поцелуй оборвался вскриком Кости, друга Матвея, что дескать пока они всей компанией добирались до нас через сугробы, хозяева удумали развлечься. Матвей смеялся, я провокационно показывала язык недовольному Константину, а новогодняя ночь пахла хвоей, мандаринами и немного свечным воском, которые плавился и растекался в пузатых подсвечниках.

Утро было зябким.

Я сбросила с себя сладкое послевкусие воспоминаний, которые почему-то так не своевременно нахлынули. От этого хотелось расплакаться, но тошнота, которая подступала изнутри, намекнула, что сейчас не время. Имея в запасе несколько минут форы, я прошлась

по первому этажу щёлкая выключателями, пытаясь определиться дали электричество или нет.

Выходило второе.

Тошнота была странной, больше позывы без логического завершения, поэтому постояв над унитазом несколько минут, я сплюнула слюну и вышла в кухню. Поставила эмалированный, ещё бабушкин, чайник на плиту и приготовилась ждать. Светлые занавески, которые стали плясать из-за ветра от приоткрытого мной только что окна напоминали туман, что молочной пенкой будто бы пробрался в дом. И тянуло от него сыростью, холодком и почему-то грибами. Я приблизилась к окну и посмотрела на дорогу. Посёлок ещё спал. Только бодрствовал внедорожник на обочине, в котором я разглядела Виктора.

Злость поднялась волной, и я дёрнулась к телефону. Вспомнила, что он без заряда, но все равно зачем-то попробовала включить.

Щёлкнул обогревательный котёл. В подвале загудело. Холодильник резко устроил иллюминацию на панели, а электрический чайник затарахтел.

От радости, что электричество появилось я взвизгнула и полетела на второй этаж. Поставила телефон на зарядку, а сама вернулась в кухню. Холодная вода сразу пошла, а вот горячая долго грелась. За это время я перемыла посуду и только намылилась принять душ, как из спальни донёсся звук входящего вызова.

Я плюнула на все и поднялась за мобильником.

Неизвестный номер. По привычке чуть не проигнорировала, но вспомнила про заказчика со столом и приняла звонок.

— Добрый день, — радостно отозвалась я.

— Ксюша, здравствуй. Это Элина. Матвей мне угрожает и требует, чтобы я сделала аборт. Помогите мне.

Глава 37

— Чем? — холодно уточнила я, сжимая до боли в руке телефон. — Вот чем мне тебе помочь?

Элина молчала. Раздавалось, правда, дыхание забитого носа, но я была так зла на сам факт, что любовница мужа посмела мне позвонить, что готова была орать. Матом.

— Вы же его лучше знаете… — тихо протянула Элина. — Вам же он доверяет…

— И это даёт основание думать, что я сделаю что? Просто объясни чего ты от меня хочешь?

Я старалась не начать орать, потому что, во-первых, ситуация дурацкая, во-вторых, мне просто интересно было куда ещё приведёт наглость эту девку, которая называла меня дефектной, отработанным материалом.

— Поговорите с ним… Он не должен заставлять меня делать аборт…

— С чего бы это? — праведно возмутилась я.

— Ну как… — замялась Элина, протяжно всхлипнув в трубку. — Это же ненормально. Это же плохо, что аборт надо делать. Я ведь ношу под сердцем его ребёнка…

— Ты совсем чокнутая? — обессилено спросила я, понимая, что вот простота иногда хуже глупости. — Ты хотя бы понимаешь, что звонишь женщине, у которой увела мужа и просишь уговорить его не заставлять тебя сделать аборт?

— Ну ты же тоже женщина, — повысив голос, констатировала Элина. — Ты должна меня понять…

— С какого я должна понять девку, которая легла под моего мужа, залетела от него и теперь выеживается? Что здесь мне должно быть понятно? — крикнула я, теряя терпение. А оно у меня не безграничное.