Измена. Верни мне мою жизнь
Шрифт:
У подъезда Полины не было. Я добежал до угла дома и понял, что она уехала на такси. Кинулся на парковку и сел за руль. Выкатился на проспект и, игнорируя светофоры, пролетел весь город минут за десять. Наискось бросил машину во дворе старой пятиэтажки и побежал на этаж. Дверь не открыли. Я стучал. Разговаривал с косяком. У меня были ключи от бабкиной квартиры, но вламываться я посчитал лишним. Полина и так на меня зла, а если я ещё завалюсь без приглашения…
Соседняя дверь открылась и больно саданула меня по плечу.
— А вы к кому? — уставилась на меня пенсионерка через очки в роговой оправе и с громадными
— К Полине. К жене своей, — выдохнул я, не настроенный на общение.
— Но она со вчерашнего вечера ещё не появлялась, — фыркнула пенсия, и я впервые был благодарен такой полиции нравов. Вернулся в машину и закурил.
Нервы ни к ветру. Я проворачивал в голове, что я скажу Полине, но из связного кроме: «Люблю, не могу», ничего не выходило. Я закрыл лицо руками и растёр его, заставляя себя взбодриться. Время близилось к десяти утра. А Полины всё не было. Телефон её был мёртв, и я уже совсем сильно бесился. До полудня скурил пачку сигарет, а Полли так и не вернулась.
Чёрт, чёрт, чёрт!
Я ударил по рулю рукой, чтобы хоть как-то выгнать псих.
Телефон завибрировал, и я быстро подхватил его.
— Макар, тут матери плохо, — дрогнувшим голосом произнёс отец. Да твою ж… Да что ж всё в один момент-то?
— Скорую вызови, я сейчас приеду, — коротко бросил я и завёл машину. До родителей отсюда минут пятнадцать, но время — утро и пробки. Мне удалось проскочить скопище машин буквально за несколько минут до того, когда дороги станут непроходимыми. И через четверть часа я уже парковался во дворе родителей. Поднялся и позвонил в дверь. Увы, от этой квартиры ключей у меня не было.
Открыл отец, весь бледный и пахнущий валокордином. Я пожал руку и прошёл в спальню. Мама лежала с холодным полотенцем на лбу и смотрела в потолок.
— Мам, что случилось? — я присел на край кровати.
— Голова кружится… — медленно выдохнула мать и прикрыла глаза. В спальню зашёл отец, и я спросил:
— Скорую вызвали?
— Нет, Маша не поедет никуда…
Да чёрт возьми, ну что за люди?
В итоге скорая приехала через сорок минут и поставила диагноз — повышенное давление, дала направление к терапевту и вколола два укола. После них матери полегчало, и она завела старую песню.
— Макарушка, а как ты сам? Как та девочка с ребёнком?
Меня передёрнуло, потому что только одна «девочка» носила моего ребёнка. Собственно, я это и попытался донести до матери, но она стала упираться, и тут полезли новые бредни, о которых я даже не догадывался:
— Если ты так рассуждаешь, то это тебя Полинка приворожила. Вот помяни моё слово. Она тебя небось своей кровью поила, вот ты и ничего не видишь… — бурчала мать, явно чувствуя себя намного лучше.
— Мама, мы закрыли эту тему. Полина — моя жена.
— Какая она тебе жена? Даже ребёнка родить не смогла, — ворчала мать. — Вот мало я её отлупила, надо было больше…
Отец замер в дверях. Я вскинул бровь и так холодно уточнил:
— Что ты сделала? — всплеск ненависти пробил мозг, и я был готов орать и плевать, что на собственную мать. — Что ты ей сделала, мама?
По холоду, что тут же разлился в комнате, стало понятно, что мама на самом деле перешла все границы.
— Кто тебе вообще позволял хоть пальцем тронуть
— Ой, подумаешь, что станет с ней от одной оплеухи…
Я закрыл глаза рукой. Это ни в какие ворота не лезет. Что за лицемерие, улыбаться десять лет Полине в лицо, а потом вот так швырнуть всё дерьмо.
— И ещё пришла такая, не постеснялась, — мама, видимо, подумала, что она бессмертная, потому что дальше отрылось ещё кое-что. — Сама квартиру забросила. Ей целая квартира досталась, а она сложила лапки и всё. Это ты её избаловал. И ещё возмущалась, что я квартирантов пустила…
— Мама, — остановил я этот поток откровений. — Что вообще у тебя в голове творится, ты понимаешь, что в обход Полины, в обход меня что-то делать с её имуществом это неправильно? Ты вообще понимаешь, что окажись Полина более мстительной, то никакой адвокат тебя не отмыл бы. Ты же как чёрный риелтор!
Последние слова я рявкнул, чтобы хоть что-то дошло наконец до матери, но она флегматично пожала плечами. Наверно, её только могила исправит. Как можно быть такой жадной, злой. Что ей Полина сделала?
— За что ты с ней так? — спросил я, вставая с кровати и собираясь уходить.
— А разве не за что, Макарушка? Она же использовала тебя всё это время. Всё ей не так и не то. Другая бы работать пошла, мужу помогать. А эта сидела столько лет…
— Потому что я этого хотел, — наконец прикрикнул я. Сил моих больше нет выслушивать по второму кругу всё, что мать думает о Полине. — Потому что мне нужна была нормальная, не затраханная заботами жена, потому что мне для неё ничего не жалко. Потому что она одна меня во всём поддерживала. Она одна в меня верила. Она держала меня за руку, когда я открывал первую компанию…
— Ты слепой, Макар, — мама отбросила полотенце со лба и, опираясь на тумбочку, встала. — Люби она тебя, она бы давно родила тебе сына!
И тут меня понесло.
— Так она и родит, если я разгребу всё это дерьмо!
Все замерли. Отец охнул и медленно опустился на кровать. Мама скривила губы. И чтобы опередить очередную тираду, я сказал:
— Мы с Полиной ждём ребёнка. Мама, прошу тебя, успокойся и прекрати Полину нервировать. Я не хочу выбирать между тобой и своей семьёй. И думаю, ты тоже не хочешь, чтобы я выбирал.
Мать задохнулась словами, но я вытащил из кошелька несколько пятитысячных купюр и, положив на комод, уточнил:
— Это тебе на витамины.
По другую сторону баррикад
Глава 40
Меня не провожали. Я сел в машину и упёрся лбом в руль. Чокнутый день. Боже, надо поговорить с Полиной. Я выехал на проспект и встал на час в пробку. Телефон Поля по-прежнему игнорировала. Хотя, скорее всего, я у неё вообще в чёрном списке. Вот всё это за мои косяки. Мне даже удача не благоволит. Я притормозил возле дома Полли и вылез из машины. Пока возился с матерью, время перевалило за полдень и неизбежно стремилось к трем. Я поднялся и стал звонить в дверь. Никто не открывал. И я решился на вандализм. Вытащил связку ключей. В квартире было тихо.