Измена
Шрифт:
И каждый раз, как только сведения о готовящейся поездке вдруг просачивались в печать, визит отменялся. В Индонезию, например, Жаклин решила не ехать, когда в начале апреля министр иностранных дел страны господин Субандрио обмолвился на пресс-конференции, посвящённой окончанию переговоров с голландским коллегой, что в ближайшее время в Индонезию из США собирается переехать на ПМЖ некая весьма важная и знаменитая дама, дабы найти отдохновение после обрушившейся на неё трагедии. Уже купленные на рейс Нью-Йорк – Джакарта билеты были сданы на следующий день после выступления болтливого министра.
Но в апреле шестьдесят четвёртого года, как отрезало. Никаких очередных подготовок к странным поездкам. Никуда. Как будто дама и её друзья убедились в невозможности сохранять инкогнито в этих богом забытых странах. Как будто приняли решение жить только дома, осознав, что самое незаметное место – это самое заметное.
Итак,
Впечатление надо было подтвердить или опровергнуть.
Проверять Бразилию и Индонезию не имело смысла. Найти следы пребывания вдовы я бы сумел и там, но зачем? Для подтверждения выводов достаточно было слетать в близкую Черногорию – тихий осколок былой Югославии. Поэтому, решив плодотворно использовать положенный отпуск, я взял Мари и укатил на Адриатическое море.
Побеседовав с тамошними пенсионерами из горисполкома, убедился, что в феврале шестьдесят четвертого Жаклин действительно собиралась купить жильё в Югославии. Кстати, в Черногории искать её следы было легче, всё-таки «социализм – это учёт и контроль». Поэтому вместо беготни по десяткам контор достаточно найти человека, сидевшего когда-то на нужном месте в тихой и уютной госконторе, и мило с ним побеседовать.
Я сделал очевидный вывод: сразу же после гибели мужа Жаклин пытается найти место подальше от США, потише, понезаметней. Место, где можно укрыться от людских взглядов и спокойно жить, будучи забытой окружающим миром.
На тот момент практических аргументов в пользу версии почти не было, но алгоритм поведения вдовушки просматривался чётко: когда люди пытаются что-то скрыть, но вынуждены действовать хаотично, в спешке, они ищут необычные тайники. В ходе поисков люди убеждаются, что таинственное и замысловатое убежище привлекает больше внимания и информация быстрее просачивается наружу. Наконец, они приходят к выводу, что лучший тайник – место под боком, обычное и потому незаметное.
Оставалось понять, почему Жаклин так стремилась уединиться, почему так долго и тщательно выбирала надёжное место. Что скрывала? Что прятала?
Если бы она просто хотела отдохнуть от надоедливых репортёров, то достаточно было выбрать любой фешенебельный курорт, доступ к которому охранялся сворами цепных псов и ватагами добрых молодцев, прошедших не одну войну. В те времена и папарацци не умели так просачиваться, как сегодня, и жизнь репортёрская ценилась не столь высоко. Так что желанием отдохнуть в одиночестве поведение Жаклин не объяснить.
Отбрасывая по схеме Видока имеющиеся версии, я, в конце концов, увидел верную. Ту самую, которую Глеб поручил обнаружить мне, понимая, что ему самому – человеку за порогом старости, почти оглохшему, хотя и пытающемуся наивно-трогательно старческую немощь скрывать – найти разгадку уже не удастся.
Схема Видока – стандартная система действий при проведении следственных мероприятий.
Эжен Франсуа Видок – родоначальник детективной службы Франции, ставший в 1811 году её первым начальником, впервые в истории разработавший и применивший научные методы следствия. Именно Видок ввел в обиход картотеки преступного мира с возможностью поиска преступника по отличительным особенностям. Он же впервые применил баллистическую экспертизу, создал картотеку ножей, начал делать слепки следов, основал фонд поддержки нищих, убедив власти, что траты на пособия окупаются снижением уровня преступности.
В молодости был грабителем, отсидел срок на каторге. Выйдя на свободу, посвятил жизнь борьбе с преступностью. На пенсии написал мемуары, в которых подробно рассказал о своих методах и о мерах, необходимых для успешной работы полиции.
Видок стал прототипом многих героев в мировой литературе. У Виктора Гюго в «Отверженных» и Жан Вальжан, и инспектор Жавьер списаны с Видока. Вотрен в «Отце Горио» Бальзака, беглый каторжник в «Больших Надеждах» Диккенса, сыщик в «Убийстве на улице Морг» Эдгара По и ряд других классических персонажей несут черты Видока.
До сего дня во всех следственных мероприятиях применяется схема Видока: перед началом следствия составляется так называемый план-список (название может меняться в зависимости от целей следствия и от ведомства). В план-список вносятся все возможные версии события. На самом деле версий не так много, как может показаться. Даже во всей мировой литературе существует всего около десятка основных сюжетов, а если каждый из них детализировать, то число их увеличится
Версии вносятся в список в соответствии с имеющимся опытом. Из первичного списка не выбрасывается ни одна из них. И только по мере работы список сокращается.
В детективных романах никогда об этой схеме не говорится – она скучна. В романах и в кино сыщик добавляет всё новые версии по мере отказа от предыдущих, тогда как в действительности он приходит к очередному решению, вычеркивая предыдущие.
Любопытно, что при расследовании убийств под первым номером в первичном списке всегда стоит пункт «убийство совершено сумасшедшим без конкретной причины». И только по мере поступления дополнительных сведений, эта версия изымается. Но в любом случае, убийства, совершенные безумцами, наиболее распространёны.
Схема Видока применяется не только при расследовании преступлений. Те же методы используются в науке (на них, в частности, строятся принципы работы электронно-вычислительной техники), в политике, в военном искусстве. Дипломаты тоже начинают анализ действий оппонента с составления полного списка возможных его действий, а затем, по мере работы, сокращают количество вариантов.
Так же стандартно действует и военный аналитик. Работая над задачей, аналитик составляет полный список возможных решений, постепенно вычеркивая отпадающие. Среди вариантов присутствуют даже самые безумные, причём, нередко именно безумные опции поначалу занимают первое место.
2.2. Память
Москва. Осень 1991 – зима 1992 года.
Заметка о готовности вдовы Кеннеди слетать в Аргентину, удачно легла в уже собранную колоду.
Осенью девяносто первого года Россия приняла решение вернуться к полузабытым событиям тридцатилетней давности и собрать для передачи Соединённым Штатам папку с когда-то секретными материалами по покушению на их президента…
Подготовить материалы решили с единственной целью – продемонстрировать победителю в холодной войне добрую волю, заработав на этом очки. Что с большой вероятностью затронет умы и сердца американцев и причинит наименьший вред российским спецслужбам, как не красивая передача такой информации? В реальности никакие секреты раскрыты не будут, однако интерес американской публики будет приятно взбудоражен.
Дело вёл Глеб – в девяносто первом у аналитиков особой работы не было – начальники в первую, и единственную, очередь мечтали только о том, как бы усидеть на месте. На постановку задач подчинённым времени не оставалось. Не то чтобы руководство всерьёз опасалось закрытия нашего ведомства на волне борьбы с остатками коммунистического режима – от военной разведки никакой новый правитель отказываться на станет, а «душителями свобод» мы не считались. Но новая метла по-новому метёт, мало ли, что кому покажется. Поэтому, когда чья-то умная голова предложила сделать американцам очередной подарок, начальство за идею ухватилось. А ухватившись, обратилось к Глебу.
Будучи хорошим аналитиком, Глеб почувствовал странности сразу. Пахло палёным от каждой бумажки. В деле не стыковались заключения разных комиссий, не сходились мнения различных служб, не совпадали показания свидетелей.
Всё бы ничего. О нестыковках в самом знаменитом покушении двадцатого века только ленивый не писал. Но Глеб заметил главную странность. А именно, профессионалы, которым по долгу службы полагалось работать тщательно и придирчиво, вели себя на удивление глупо.
Если спецслужбы принимали участие в покушении, они обязаны были спрятать свои следы так, чтобы и комар носа не подточил. Если умеют в президента страны стрельнуть, то для них стереть следы своей деятельности – раз плюнуть. А тут каждый уважающий себя журналист в каждой желтой газетёнке приводит улики, подтверждающие причастность рыцарей плаща и кинжала, причем, улики яркие, выпуклые, – чуть щёлкни по литавре, и пойдёт труба гудеть.
Оправдания же спецслужб звучат на редкость бестолково, по-детски. Вне зависимости от того, в пушку у них рыльце или нет.
Пресса есть пресса – в погоне за наживой чего только не придумаешь. Но реакция властей совершенно не поддавалась логическому объяснению.
Если только не принять абсурднейшую версию – заговора не было, но вера в его наличие кому-то была крайне необходима.
Тогда возникает простой вопрос: если кто-то – причем кто-то из самых верхов, кто-то, расследующий покушение на президента Соединенных Штатов Америки, – если этот кто-то не желает на корню разбить абсурдную версию широкого заговора с целью убийства Джона Кеннеди, то для чего эта версия создана? Что прикрывает? От чего отвлекает внимание? Какие факты настолько важны, что власть подставляется под удар, создаёт и поддерживает впечатление своей причастности к убийству?