Измени мне, любимый!

День Иоанна

Мы останавливаемся в затененной части зала. Петр прижимает меня своими лапищами, забирая на время танца себе у всего белого света и дождавшись сильной ноты, вступает, двигаясь легко и динамично в ритме звучащей мелодии.

По тому, как ведет в танце, чувствую его желание закружить меня и закружиться самому. И я отпускаю свое тело в руки искусного и опытного танцора.

А руки эти уверенно, но бережно поддерживают, моментально реагируя на каждую мою попытку что-то изменить в общем движении. Что, так можно было? Вот так —

считывать мои желания и моментально отвечать?

Гляжу в васильковые глаза и вижу в них приглашение — что-то сделать самой. И сделать это не так, как привыкла. Подругому. Иначе.

Поменять траекторию и выйти за границу танцпола. Сначала нарушить темп движения, а потом установить свой и поддерживать его, отсчитывая повороты и планируя новые па. Уточнить расстояние между нами — проверить, и еще раз уточнить. Отказаться быть ведомой и самой выбирать, в какую сторону сейчас повернуть. Потом снова согласиться, принять и оставить себе только одну заботу — мерно покачиваясь и прислушиваясь к ощущениям довериться партнеру без остатка.

Петр возвращает себя ответственность за наш танец и снова меня ведет. И несмотря на это, я чувствую, что свободна максимально. Даже в своем решении этот танец остановить. Как он это делает?

Последняя нота повисает в воздухе. Все закончилось — расходимся.

— Знаешь, ощущение — что я полетала. Спасибо за танец — благодарю Петра, привстаю на носочки и, потеряв в последний момент равновесие, плюхаюсь губами в его шею.

Вдыхаю странный и такой узнаваемый уже вкус солнца, соли и пряного ветра и замираю. Но это лишь мгновенье. Мы возвращаемся к нашему столику, а там неожиданное пополнение.

Яська таращится на вновь прибывшего во все глаза. И я уверена, у нее уже готов местами колкий и язвительный за счет описания неприятных, но верно подмеченных деталей, но в то же время очень точный его когнитивно-поведенческий портрет, которым подруге не терпится со мной поделиться.

Для нее это — обязательный первый шаг при встрече с незнакомым объектом. А лицевая перцепция, эмпатия, кинетика, эмоциональный интеллект — не модные и пустые словечки, а вполне конкретный инструментарий, который постоянно в работе.

Впрочем, новому объекту Ясиного внимания это тоже все понятно и привычно — по роду деятельности. А полное досье на нее уже давно в его облачном хранилище.

Тёма, как я понимаю, с этим товарищем знаком. Хорошо или плохо, зависит от контекста знакомства. Но встреча его не радует. Поэтому сидит за столом с выражением: “Я так и знал — ничем путным это все не закончится”.

А в центре стола с хозяйским видом восседает Никита Боровой, начальник службы безопасности “Пилот-медиа”.

Глава 28

— Никита Сергеевич! — кричу ему с танцпола, еще на дальних подходах к нашему столу и получаю в ответ настороженный взгляд стальных глаз.

Ох,

и досталось ему вчера от меня! Но если хочешь выигрывать — будь всегда первым!

— А давай я перед тобой извинюсь? За то, что вчера тебя трижды лохом назвала — я уже ближе к столу подошла и орать так не надо, но я все-равно ору.

— Вот прям сейчас микрофон возьму и всем скажу — разворачиваюсь к честной публике, притормаживаю и по слогам во всю прыть три раза и каждый раз с другой интонацией — Ни-ки-та — не лох!

Боровой соскакивает, энергично трясет головой, мол — не надо извинений. И даже пытается вставить свое мнение — да кто ж ему даст?

— Это я, Никита Сергеевич, вчера в стрессе была, поэтому — в неадеквате. Простишь? — я уже почти дошла к нему, поэтому “простишь” мое тихое и жалобное.

Я б такое от кого услышала — расплакалась. Или это волшебные пузырики продолжают меня разводить на быстрые эмоции?

Уже совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Поэтому по самой оптимальной траектории завожу эту руку — правую, она у меня ведущая — за голову и со всего размаху леплю ему пощечину.

— А это за то, что молчал три года! Знал и молчал — верный служака.

Щека Борового мгновенно алеет маковым цветом, а сам он, наоборот, становится белее мела. Глаза опустил, колаки сжаты, выдыхает, как буд-то с облегчением. Что за садо-мазо? Понравилось, что ли?

— Давай считать, что мы с тобой в расчете, Алеся Игоревна — ответил, как черту подвел.

— Ну а куда нам с тобой деваться-то, Никита Сергеевич — обвожу глазами притивших собутыльников: у Яськи с Петром интерес зашкаливает — сидят как-будто на баттле в Камеди-клабе.

Что я не начала билеты на представление заранее продавать?

Тёма с потрохами в своем ноутбуке продолжает разматывать концы моего слива, только пробурчал:

— Смотрю, тебе понравилось в роли ньюсмейкера, щас поплывут видосы, как ты эсбэшника молотишь, побьешь свои же рейтинги.

— Олег сказал, что ни он, ни… — замялся Бородин, слово подбирает.

— …ни новая моего бывшего?.. — помогаю ему справиться с лингвистической задачкой, я то уже ее решила.

— Да, они не имеют к этому сливу отношения, я уверен и могу подтвердить — Никита так и стоит, ухватившись за щеку — она алеет и, уверена, пылает жаром. От души я вложилась.

— Ну, ты б знал, да — с чувством удовлетворения разглядываю пострадавшего. Может первую помощь организовать? Или пусть еще помучается…

— Давай, что ли, умоешься — хочу пройти с ним в сторону туалета, может подсоблю чем, и вижу, как несется из недр бара Ярослава с ведром льда и кипой салфеток. Вот она всегда такая — без пафоса и лишней суеты и словом поддержит, и делом. Тех, кого любит.

Только чего она Борового собралась спасать? Они ведь даже незнакомы?

— А вот и моя подруга, для друзей — Яся, а для тебя — Ярослава Геннадьевна.