Изменишь однажды…

Ярук Диана

— Ммнее хххооллодно!! — еле выдавливаю я из себя.

Максим молча кивает, стаскивает ботинки, мокрый дождевик и обнимает меня изо всех сил. Я засовываю руки ему под свитер и вжимаюсь ещё сильнее.

— Ххооччу сппааать, — бормочу я в его грудь. — Ппомоги мне.

Мы проходим в зал, и я показываю Максиму, как нужно открыть мой тяжеленный диван. Достаю подушки и дёргаю из отсека для белья своё утяжелённое одеяло. Макс мягко отодвигает меня и достаёт его сам.

Я валюсь на диван и вползаю под одеяло.

— Я сейчас буду спать и хочу, чтобы ты меня обнимал так крепко, как только можешь, хорошо? — Мне нужно напитаться обнимашками, чтобы восполнить жизненные силы. Я заставляю себя расслабиться и не дрожать. — Тимофея приведёт няня, а я боюсь не услышать, когда они будут звонить. Поэтому ты не спи, ясно? — приказываю я, еле держа глаза открытыми. — Отворачиваюсь к стене и, едва ощутив, как ко мне прижимается божественно тёплое тело, а большая рука крепко притягивает мою спину к твёрдой груди, я вздыхаю и проваливаюсь в забытье.

Когда я открываю глаза, то Макса рядом уже нет. За окном сумерки, зато в кухне горит свет и оттуда доносятся голоса. Выползаю из-под одеяла и бреду к людям. Тимофей за столом, поедает кашу, а Максим с няней сидят рядышком и умилённо наблюдают за ним. Друг замечает меня первый и улыбается. Катя подскакивает к чайнику, заливает пакетик кипятком и подаёт мне.

— Надя, Максим сказал, ты заболела? — Участливо спрашивает она, постреливая глазами на Лосяша.

Поставив бокал на стол, я присаживаюсь перед Тимом и крепко обнимаю его. Тот разок шмыгает носом и звонко чмокает меня в щеку. Пододвигаю к себе табурет и сажусь рядом с сыном, поджав одну ногу.

— Спасибо, Катечка! Мне уже лучше. Сколько я тебе должна за такси и за то, что привела Тима?

— Всё в порядке, твой друг уже со мной рассчитался. — Она склоняет голову набок и заправляет волосы за ушко.

— Максим? — Хмурюсь я.

— Не хотел тебя будить. И потом, Катя была так добра и сварила для нас с Тимофеем замечательную гречневую кашу. — Максим делает глоток чая. — Я люблю её есть с молоком и щепоткой соли.

— Я тоже! — подаёт голосок Тимофей.

— И мне понравилось! — застенчиво улыбается Катя. — Всегда теперь буду так её готовить, — бормочет она почти неслышно, уткнувшись носом в свою кружку.

Я вытягиваю шею, чтобы заглянуть в кастрюльку. На этой кухоньке можно достать практически до любой точки, не вставая. Заметив движение, Катя снова подскакивает и кладёт мне полную тарелку. Благодарю её, и, попробовав кашу по хвалёному рецепту нахожу, что это сочетание нравится и мне. Поднимаю глаза и восхищённо киваю головой Лосяшу, показывая своё глубочайшее одобрение.

Съедаю порцию, а потом доскребаю из кастрюльки всё, что осталось, вспомнив, что, вообще-то, не обедала сегодня. Катя с Максом смотрят на меня теми же глазами, что на Тимофея до этого — деточка кушает, не мешайте деточке!

Я прыскаю со смеху. Вот уж давно не видела, чтобы кто-то так радовался тому, что я поела!

Открываю на сладкое варенье из роз, — последний оставшийся вкусный гостинец из Черногории. Вздыхаю, вспоминая, какие же это были замечательные две недели в Будве. Рассказываю Кате про виллу и про Драгоша. О том, как не хватает мамы и что этих двух недель в году совершенно недостаточно, чтобы напитаться её теплом.

Мне становится неудобно перед Катей. Она выручает меня уже больше полугода, а я знаю, только где она живет и что недавно закончила институт.

— Господи, какая я засранка! Заставила тебя выслушивать всю мою биографию, а про твою даже не спрашивала!

Катя заливается смехом и ерошит свои светлые волосы.

— Да что про меня рассказывать! Приехала из Тулы поступать на педагогический. На дневное не прошла, пришлось пойти на заочку и работать. Вот, зато в магистратуру на бюджет поступила! Живу у тётки в Сокольниках. Хотим с девочками из группы поближе к универу съехаться. Теперь думаю, хватит ли денег, из агентства-то я ушла.

— А как ты туда попала изначально?

— Подружка позвала. Она тоже в педе, на дефектолога отучилась. Нас хорошо в няни берут, особенно если хоть какой-то опыт есть. А я уже в старших классах подрабатывала в садике нянечкой. Ещё у меня трое младших братишек-погодок. Так-то мы с мамой вдвоём жили, а потом она снова замуж вышла. Я их, можно сказать, с младенчества каждого вынянчила! — тепло улыбается она.

— Трое мальчишек! — вытаращивает глаза Макс.

— Что есть, то есть, — качает головой девушка. — Шебутные — ужас. Но сейчас уже в школе все, стараются маму не разочаровывать, учатся только на четыре и пять! — улыбается Катя.

— Что такое «шебутные»? — спрашивает Тимофей, ужасно гордый, что участвует во взрослом разговоре.

Я целую его в нос.

— Значит, озорные, Тим. Как ты.

Сын несколько раз негромко повторяет новое слово, наверное, собираясь вставить его завтра в разговоре со своими одногруппниками. Он приваливается к моему боку и трёт об меня лоб — верный признак, что хочет спать.

— Ээ, друг, не вздумай заснуть! Нам ещё нужно принять ванну и почистить зубы! — говорю я, похлопывая сына по спинке.

— Надя, я, наверное, поеду. Вам спать пора, да и мне завтра на учёбу рано вставать, — обращается ко мне Катя.

— Конечно, Кать. Спасибо ещё раз, что выручила! Я сейчас тебе такси вызову. Туда же, в Сокольники?

Девушка утвердительно кивает, но тут вмешивается Максим.

— Всё в порядке, Надя! Я могу отвезти Катю, это же как раз по пути.